Сеньорите Маргарет припомнился разговор накануне ночью, и вынуждена была признать, что никому из местных не придет в голову рисковать жизнью, преследуя опасное животное по джунглям, не будь он уверен, что кто-то обязательно купит у него эту пару бивней, которые самому ему за ненадобностью.
Именно белые, хоть и начали это довольно давно, но все еще продолжают отнимать у этого континента самое красивое, что здесь осталось: его сказочную фауну, но при этом все время прикрываются самими африканцами, подвергая их риску и обвинениям.
Ее отец, преподобный Алекс Мортимер, всегда был страстным защитником природы и жизни животных, которую считал величайшим выражением щедрости Создателя, и еще она помнила, как отец спорил с гигантом Суллемом, когда тот возвращался в деревню, неся окровавленную антилопу.
Из тех горячих споров, невольным свидетелем которых она была в возрасте, когда появившееся мнение пускает настолько крепкие корни, что очень долго остается неизменным, в особенности, если это мнение было получено от взрослых, у сеньориты Маргарет возникло убеждение, что любой охотник в глубине своей души скрывает убийцу, и тот, кто в состоянии выстрелить в слона, точно также, без малейшего сомнения, если обстоятельства будут способствовать этому, выстрелит и в человека.
С годами тот фанатизм, что внушил ей отец, несколько смягчился, а потом пришло понимание, что в последней инстанции тот, кто нажимает на курок, на самом деле может быть совсем не тем, кто убивал.
Голод убивает, а также, очень часто, заставляет убивать.
А Африка умирала от голода.
Когда темная масса равнодушного слона осталась позади, и дождь усилился, превратившись в сплошной занавес, а от оглушительного шума падающих капель казалось, будто тысячи барабанщиков отстукивают дробь по миллионам листьев, тропинка исчезла, поглощенная грязным потоком, и МиСок поднял руку, показывая на ствол гигантской сейбы, чья раскидистая и густая крона в какой-то степени защищала от ливня.
– Будет лучше, если мы разобьем лагерь здесь, – сказал он. – Теперь я даже компасу не доверяю.
При тех обстоятельствах выражение «разбить лагерь» не несло никакого смысла, поскольку в отсутствие палаток, и, не имея возможности даже разжечь огонь, чтобы не привлечь к себе внимания, тот самый «лагерь» свелся к тому, что все скорчились в грязи, полумертвые от холода и голода, холодея еще больше от одной мысли, что в непроницаемом мраке ужасной ночи любое хищное животное или пограничники могут напасть на них, а они даже не успеют среагировать.
Дождь шел в течение следующих четырнадцати часов.
Когда на африканские джунгли начинают низвергаться потоки воды, то существует одно слово, способное описать это – «потоп».
Все остальное – риторика, а тогда лило основательно, на совесть, а когда ближе к полудню робкий солнечный луч смог пробиться сквозь черные тучи и густое сплетение стволов, ветвей, листьев и лиан, глазам предстала картина совершенного разрушения. Большинство из детей судорожно дрожали, трое из них были в полусознательном состоянии, Бруно Грисси держал свою сестру на коленях, стараясь чтобы она не касалась промокшей земли и хоть как-то согреть ее, но было очевидно, что все его усилия оставались напрасными, а хрупкая девчушка была холодная, как лед, и никакие усилия людей вокруг не могли привести ее в чувство.
– Она умирает! – всхлипывал мальчишка и умоляюще смотрел на учительницу. – Сделайте же что-нибудь или она умрет.
Спустя несколько месяцев Бруно Грисси спрашивал себя, а не лучше ли было позволить его любимой сестре Карле умереть в то грустное и дождливое утро, но в тот момент в душе он благодарен, так что и выразить не мог, чадийцу МиСок, кинувшемуся к кому-то кусту с желтыми листьями, и там начал быстро копать под самый корень, чтобы извлечь на свет пузатый клубень, который затем сдавил и струйку появившегося сока направил прямо в горло девочке.
– От этого оживет, – уверенно заявил он. – В течение следующих пары дней все ей будет казаться неприятно горьким, но с этим кровь у нее начнет течь в жилах в тысячу раз быстрей.
МиСок отлично знал, что делал, через несколько мгновений бледное лицо девочки сделалось ярко красным, она открыла испуганные глаза, что сейчас же наполнились слезами, и едва шевеля губами, но все же явно, произнесла:
– Да что б!..
– Что вы ей дали? – спросила сеньорита Маргарет, сгорая от любопытства.
– Сок корня «Лазаря», – ответил чадиец.
– А что это такое?
– Одно горькое растение… – ограничился таким объяснением чадиец и пожал плечами. – В Заире его еще называют «оживляющий мертвецов», потому что очень эффективен против всяких лихорадок, но нужно быть очень осторожным, поскольку если корень подсох и сок не вытекает из него, когда только что сорвали, то применять его опасно.
– Но вы так могли и убить ее, – жалобно пробормотал Марио Грисси, сжимаю руку сестры.
– Либо она была бы уже мертва, малыш, – заметил тот. – А теперь из неприятных ощущений у нее останется лишь горький вкус во рту и запор.