Слезы Африки

– Что Сан Лазаро не такой госпиталь, какими мы привыкли их представлять. Когда заканчиваются лекарства и продукты, что, к несчастью, происходит достаточно часто, там воцаряется закон джунглей, и самые слабые страдают больше всех. Вот дерьмо! – воскликнула она неожиданно, словно ей самой стоило труда принять реальность. – Их жизнь – это сплошной ад, но они цепляются за нее с отчаянием!

– Это единственное, что осталось у них.

– Но этого так мало!

– Но это единственное. Что еще им остается? Покончить жизнь самоубийством, как это сделал бедняга Ахим? – сеньорита Маргарет издала сдавленный стон. – Ему и пятнадцати не исполнилось, но он предпочел броситься в реку, чем жить с этим «злом».

– В его возрасте я бы поступила точно так же, – сказала эта суровая женщина без колебаний, и, обернувшись, спросила жестко:

– Так что вы хотите, чтобы я сделала? Я их забираю или нет?

– Мне нужно подумать, – робко отвечала ей другая.

– Каждый день, что они проводят с остальными, несет опасность для них, – предупредила та. – Они очень ослаблены из-за язв. Вы берете на себя большую ответственность.

– Не давите на меня, – взмолилась испуганная сеньорита Маргарет.

– Оказывать давление – это моя вторая профессия, – последовал едкий ответ. – Люди имеют обыкновение откладывать все на потом, но проказа не терпит этих задержек. Она там, она скрыта, но жива и наготове, и когда покажется на свет, то уже не будет спасения.

– Но вы просите, чтобы я оставила детей, кто мне как родные, в месте, где даже не можете гарантировать их безопасность! – заметила сеньорита Маргарет.

– Но все же лучше, когда их трое, чем четверо… Или вообще все!

То была женщина пугающе немилосердная, так что временами пробуждала чувство ненависти к себе, или наоборот, то была женщина великая в своем милосердии и любви в сердце, вынужденная защищаться, одев на себя непроницаемую броню, осознавая, что враг, с которым она вела столько лет яростную битву был более жесток и беспощаден, чем все враги, с которыми столкнулось человечество с древнейших времен.

И не было на свете такого тирана, кто сумел бы заключить человека в темницу и использовать для этого не решетки, а собственное его тело.

Никакому палачу Инквизиции не приходило в голову изо дня в день вырывать у плененного куски мяса из тела, и из души, и что бы тот оставался при этом в живых.

Никакой убийца не убивал с таким терпением и отточенным садизмом и не пытал с той эффективностью, с какой проделывала это проказа каждую ночь.

И под конец всегда смерть.

Управлять лепрозорием в сердце континента, опустошенного голодом, религиозными войнами и межнациональной ненавистью, на фоне полного безразличия со стороны остального мира, было, на самом деле, титанической работой, с которой и большинство мужчин не смогли бы справиться в течение бесконечно долгих двенадцати лет.

Смотреть в лицо опасности заразиться самой не всем под силу, но она оставалась там, внешне хрупкая, но и одновременно непреклонная, словно скала, решившая не уходить с передовой линии обороны до тех пор, пока сам Создатель не определится по какой именно дороге, из многих и запутанных, что открываются перед нами, увести ее.

– Завтра я решу, – наконец прошептала измученная сеньорита Маргарет.

– На рассвете, – уточнила другая. – Меня ожидают в Сан Лазаро.

Какая-то гиена расхохоталась вдалеке.

Только гиена могла смеяться в такую ночь, как эта.

Самую короткую ночь.

Самую длинную ночь.

Самую печальную и самую горькую.

То была ночь, когда несчастная, отчаявшаяся женщина должна была в очередной раз принять решение, что повлияло бы на всю ее оставшуюся жизнь.

– Как можно продолжать жить, оставив неизвестно где тех беззащитных детей? – спрашивала она себя час за часом.

Куда ей уйти, в какую темную нору спрятаться, где бы ее не преследовали воспоминания и угрызения совести оттого, что обрекла она стольких невинных на нестерпимую боль?

После напряженного дня доктор Дюран ушла отдыхать, и сеньорита Маргарет осталась сидеть на берегу в одиночестве, пытаясь найти несуществующее решение своим проблемам, пока не услышала легкий шорох у себя за спиной и, не оборачиваясь, уже знала, что это был Менелик Калеб, он сел рядом, не произнося ни слова.

Так они и сидели молча долгое время, поскольку понимали друг друга без слов, пока она не сказала, не поворачивая головы:

– Отсюда и дальше тебе придется отвечать за всех. Я остаюсь.

– И что я должен делать?

– Отвести детей в безопасное место. Стать им старшим братом, их отцом и советником. Одним словом, спасти их.

– Думаете, что я смогу это сделать?

– Ты моя единственная надежда, – последовал прямой ответ. – Я должна остаться и позаботиться о больных, – теперь она взглянула на него, словно желая подчеркнуть значимость своих слов. – Если я уйду, то у них не будет ни малейшей надежды выбраться. О них никто не будет заботиться.

– Понимаю.

– Я знала, что ты поймешь, – прошептала, погладив его по щеке. – Ты отведешь их в Сенегал и сделаешь все, чтобы они выжили. И кода малыши выздоровеют, мы приедем к вам.

– А они выздоровеют?