– Я не про это говорю, – прошептал он. – Вы сами хорошо знаете о чем идет речь, – но, встретившись с удивленным взглядом, добавил почти обиженно:
– В один из дней я случайно подслушал как Амин спорил с Ником, – он понизил голос. – И я обратил внимание на язвы Карлы.
Сеньорита Маргарет почувствовала, как сердце дернулось у нее в груди и чуть ли не затрепетало в горле, и удостоверившись, что единственный, кто мог их услышать, был гребец «булала», который без сомнений не понимал ни слова на амариго, спросила шепотом:
– Тебе страшно?
Но мальчик отрицательно покачал головой.
– Ши Мансур всегда говорил, что проказа – это беда избранных, коим Господь послал это, чтобы они сразу же вошли в рай, – ответил он. – А я знаю, что не могу быть одним из них.
– Почему?
– Потому что я переполнен ненавистью, а те, кто ненавидят, не могут попасть в рай.
Сеньорита Маргарет задумалась над этим красивым ответом, но, в конце концов, это был лишь красивый ответ и ничего более, и он ничего не изменит, и проказа могла бы овладеть Менеликом Калеб точно так же, как овладела Ахимом Биклия, у которого было ровно столько же причин для ненависти.
И почему она выбрала одного, а не другого?
Почему беспокойного Ахима, нежную Карлу и робкого Ифата, проигнорировав других, которых можно считать более уязвимыми?
Какова причина столь жестокого каприза?
Ее тревожил тот факт, что сознание постоянно осаждали тысячи вопросов, на которые она никогда не могла бы дать ответ, а еще больше тревожило ее то, насколько волновали ее эти самые вопросы, и единственно, что она могла предпринять при этих обстоятельствах – это погрузиться в молчание.
Почему же, все-таки, они?
Должно быть существует некое высшее правило, что все больные смиряются и примиряются с тем, что уготовил им Создатель, но и на это она никогда не получила бы ответа.
Почему же, все-таки, они?
Она посмотрела на Карлу, та спала на коленях своего брата, и попыталась представить как будет выглядеть то чистое и нежное личико, когда ужасная болезнь попользуется им, обезобразив.
Она видела с какой любовью Бруно гладил ее светлые волосы, и не могла представить как он отреагирует, когда придется сказать, чтобы оставил сестру в лепрозории.
Господи!
И смерть ей показалась не таким уж и горьким глотком, и в очередной раз позавидовала тем, кто пал от пули в голову, даже не поняв, что произошло.
Теплая ладонь Менелика Калеб легла поверх ее, и это простое прикосновение помогло ей вернуться к реальности, чтобы решить для себя – пусть хоть один из них, из ее детей, спасется, и этого будет достаточно, чтобы все их страдания окупились.
Она смотрела на Менелика Калеб и думала, что из него получится настоящий мужчина, и, оглядываясь назад, он сможет по достоинству оценить все их усилия, и еще сможет раздать всем, кто нуждается, что ему дали, когда нуждался он.
Река стала шире.
И в тоже время усилился обжигающий ветер, птицы устремились к воде, в попытке спрятаться от удушающего зноя, идущего из пустыни, и гребцы решили, что пришло время пристать к берегу, перевернуть лодки и залезть в реку, чтобы не умереть от обезвоживания.
Так они оставались, сидели в грязи у самого берега по шею в воде, пока один из «булала» не крикнул что-то и не показал на юг.
Там вдалеке небо начало темнеть.
Верный своим традициям, огонь начал пожирать иссушенную саванну, и гонимый неутихающим «хараматамом», понесся быстрее молнии Бог знает куда.
К счастью, река находилась с подветренной стороны, и пламя удалялось, и пока никакой опасности не было, но даже в этом случае «булала» поспешили продолжить путь, чтобы отойти от опасного места как можно дальше.
С наступлением ночи горизонт по левую руку и со стороны спины представлял собой сплошное гигантское зарево.
В его зловещем свете антилопы, газели, зебры и даже слоны, словно призраки, шли через саванну к реке, чтобы перебраться на противоположный берег и уйти от опасного места как можно быстрее на северо-восток.
Ад разверзся над саванной, точно так же, как демоны овладели всей Африкой.
Но то не был огонь очищения. Пламя это не уничтожит проказу, туберкулез, сифилис, и новую, страшную напасть – спид, что выкашивали местное население.
И огонь этот не покончит с голодом, с насилием, с ненавистью и несправедливостью.
То был всего лишь огонь.
Пламя, уничтожавшее все, что до этого было уничтожено уже миллион раз, природный феномен, наподобие осенних ливней.
Мириады птиц всех видов и размеров летели над их головами, а в реке рыба поднялась к поверхности, привлеченная далеким светом.
То была ночь полная магии.
Болезненной магии для большинства тех, кто шел неизвестно куда с сердцем опустошенным тревогой.
Ни сеньорита Маргарет не обмолвилась ни единым комментарием, ни опечаленный Менелик не произнес ни единого слова, но ощущение «беды» словно окутало лодки, и мало кто не понимал, что они плывут один на один с проказой.