Слезы ангела. Сборник рассказов

Война как будто этого и ждал. Его щеки вмиг покраснели, а лычки на погонах – под напором командирского начала – стали канареечно-желтыми. Угрожающе желтыми. Выждав, пока батарея выстроится, откашляется и проплюется, Война всех "заровнял и засмирнил", а затем приступил к экзекуции.

– Та-а-ак! – мрачно протянул он. – Значит, кого-то у нас нехватка долбит, та-а-ак. Значит, у нас солдатам Устав – побоку. Так? – Война замер, давая возможность самым трусливым освободиться от хлеба. – Ну-ну, посмотрим, кто у нас самый голодный!

Старшина разомкнул строй и стал прохаживаться между солдатами, внимательно смотря под ноги.

Война дослуживал свой срок и знал до тонкостей все хитрости курсантов, через его руки прошло уже две "учебки", и потому он наверняка знал, что в строю найдутся те, кто поспешит кинуть хлеб на землю из страха быть наказанным. Вскоре старшина вытащил из строя по очереди троих: литовца Янкявичуса, узбека Хайтметова и мурманчанина Лазарева. Поставив их лицом к батарее. Война начал гневно позорить виновных в надругательстве над святым продуктом. Была ли его речь заученной армейской заготовкой или искренним порывом души (до армии старшина работал комбайнером), осталось загадкой, но слова Войны звучали убедительно и ничего хорошего ни для отступников, ни для подразделения в целом не предвещали.

В разгар воспитательного мероприятия на арене появился майор Фаустов – командир батареи, личность незаурядная, подстать своей фамилии, и, разобравшись в чем сыр-бор, изготовился к пламенной речи. Выступать комбат любил. То ли это было частью его натуры, то ли сказалось воспитание военно-политического училища, которое Фаустов когда-то окончил. Говорил он горячо и злобно, прохаживаясь вдоль строя и заглядывая в глаза солдат. Время от времени он потряхивал головой, сдвигая на брови фуражку, которая в процессе речи почему-то соскальзывала на затылок.

– Хлеб – на землю, вашу мать, в лужу! Да вас хоть чему-то на гражданке учили? Люди пухнут с голоду, умирают сотнями тысяч, а они хлебом кидаются! Сволочи! Да кого-то, может быть, этот кусок от смерти бы спас, а вы его – в лужу! Зажрались, сучары, служба медом показалась? Только и знаете, что брюхо битком набить, нет, чтобы на совесть Родине служить! – Комбат распалялся все больше. Наметанным глазом он нашел в строю курсанта Тарасова, который побывал до столовой "по вспышке" в луже и теперь стоял в мокрой "хэбэшке", дрожа от холода как осенний лист. Вытянув его за шиворот перед строем, комбат разошелся не на шутку.

– Это кто? Это солдат? Это защитник отечества? Вот эта кишка будет сбивать "эф-шестнадцать" или драться в рукопашной с "зелеными беретами"? Солдат, мать твою за ногу, на кого ты похож, да тобой полы вытирать тошно, ты и на пушечное мясо не сгодишься! Пять нарядов вне очереди, – комбат толкнул Тарасова в строй. – А еще в Афган рапорты пишите, – добавил он тихо и пошел прочь, затем остановился, обернулся через плечо. – Война, этих троих наказать своей властью, и так, чтоб другим неповадно было, – Фаустов тряхнул головой и зашагал к штабу.

Получив "добро" на наказание троицы, Война не стал больше куражиться над батареей, а повел ее прямехонько в казарму. Случай небывалый, поэтому у всех курсантов появилась твердая уверенность в том, что следует ожидать развития события. Угрюмые виновники "торжества" шли в общем строю как-то отчужденно. Никому не хотелось, чтобы его заподозрили в лояльности к тому, с кем будет расправляться сам старшина. Только Хайтметов перекинулся парой слов по-узбекски со своим соплеменником.

Вместо положенного по распорядку дня свободного времени, после ужина батарея выстроилась в помещении казармы. Лазарев, Янкявичус и Хайтметов уныло стояли в ожидании "казни" перед строем.

Появился старшина и, посовещавшись о чем-то со стоявшими отдельной группой сержантами, вышел перед батареей и заговорил на удивление спокойно.

– Вот этим бойцам не хватает солдатского пайка. Сегодня они своровали хлеб с сержантского стола, а завтра своруют у своих товарищей. В придачу ко всему, они не научились ценить вкус хлеба, но это дело поправимое. Сегодня они научатся его ценить, а заодно и наедятся вдоволь, – на лице Войны светилась загадочная улыбка.

– Так, Хайтметов? – старшина похлопал узбека по плечу. – Кушать хочешь? Хочешь, Хайтметов, по глазам вижу. Ну, так прими упор лежа, – ласково промурлыкал сержант. Хайтметов выпучил глаза, ничего не понимая.

– Упор лежа принять! – рявкнул Война так, что вздрогнула вся батарея, а Хайтметов рухнул на пол почти без сознания. Лазарев и Янкявичус поняли, что команда касается и их, а потому через секунду они были готовы к отжиманию от пола.

Левадный положил на пол пред лицом каждого из троих по полбуханки черного хлеба.

– Ну вот, теперь будем кушать,

– с усмешкой сказал Война. – Делай – раз! – все трое согнули руки в локтях. – Кусай! Делай – два! – руки выпрямились. Лазарев, не успевший откусить, поднялся с хлебом в зубах.

– Жуй! – скомандовал Война и, не дождавшись пока бойцы прожуют хлеб, опять: – Делай – раз! Кусай! Делай – два! Жуй!