Слезы ангела. Сборник рассказов

Сержант Война стоял, слегка покачиваясь с пятки на носок – верный признак, что он недоволен вверенной ему батареей.

– Вспышка сзаду! – вдруг рявкнул он. Солдаты посыпались на асфальт. Двум последним шеренгам пришлось падать прямо в лужу.

Старшина проверил, все ли выполнили команду из норматива по ЗОМП1, примял к земле каблуком парочку халтуривших бойцов и не спеша заговорил.

– Что, душманы, жрать не хотите? Ну, тогда будем лежать. А потом пойдем на плац, нагонять аппетит. Вы этого хотите? – задал Война свой коронный вопрос. Он любил наслаждаться гробовой тишиной, покорностью этой униженной солдатской массы, зная, что каждый из двухсот бойцов, лежащих на асфальте, молит только об одном – чтобы старшина сменил гнев на милость.

– Ладно, попробуем ещё раз, – размяк сержант. – Отбой!

Через минуту батарея вновь месила кирзачами грязную ноябрьскую кашу, зарабатывая ногами гарантированный Родиной солдатский ужин.

Вообще-то, от казармы до столовой было метров сто, отсилы, однако все походы в нее по поводу завтрака, обеда и ужина затягивались на добрые двадцать минут. Впрочем, все зависело от настроения ведущего батарею. Обычно путь к столовой лежал через спорт-городок, баню, санчасть и клуб, но иногда батарея "по пути" заходила и на строевой плац, нагонять аппетит. Редкая ходка обходилась без принятия "упора лежа".

Старшина Война, весь день проваландавшийся в каптерке, не имел возможности покомандовать своими подопечными, растащенными по караулам, нарядам и учебным занятиям. К концу дня его прямо распирало от желания поруководить неотесанным и угловатым стадом, по иронии судьбы именовавшимся батареей. Теперь, во время шествия в столовую, старшина мог с лихвой реализовать свое "младшекомандирское" звание. Почувствовав, что батарея "прислушалась" к его командам, Война успокоился (много ли надо человеку для счастья?) и благополучно довел подразделение до столовой.

– Слева по одному, в столовую, бегом… отставить, бегом… отставить, – старшина внимательно следил, чтобы все одновременно прижимали по команде согнутые в локтях руки к бокам. – Бегом – марш!

Батарея заплясала на месте. Последняя шеренга успевала натоптать так метров триста, прежде чем приходила ее очередь нырнуть в жерло солдатской столовой, вечно гудящей, гремящей металлической посудой, пахнущей хлебом и хлоркой.

После процедуры снятия головных уборов и выявления раздатчиков пищи батарея приступила, нет, не приступила – накинулась на ужин. Не отвыкшие еще от цивильной, сытной гражданской пиши желудки курсантов "учебки" с жадностью принимали и перемалывали все, что отводилось им солдатским рационом: и "сечку", и "картечь", и "дробь шестнадцать"2. И все равно калорий не хватало. Сказывались и напряженные занятия от подъема до отбоя, и скудное солдатское меню, и просто чувство стаи, где прохлопать свой кусок – дело плевое.

На ужин отводилось десять минут, поэтому бойцы кашу проглотили куском и, закинув на нее сверху ежевечерний сантиметр селедки (говорят, что до дембеля ее нужно съесть больше семи метров), принялись за самое приятное – чай с белым хлебом, хлеб – он и в армии хлеб, а тем более белый. Его нельзя, например, испоганить, как кашу или суп, он – готовый продукт, испеченный к тому же на гражданской пекарне. Поэтому даже с чаем, в который для цвета плеснули обеденный компот, а для подавления мужского достоинства добавили бром, он был необычайно вкусен.

Чаепитие длилось недолго. По команде батарея встала, водрузила на место головные уборы и поскакала в обратном порядке на улицу. Путь курсантов лежал всего в двух метрах от окошка "хлеборезки" – места, почитаемого в армии не менее чем каптерка. Тут же стоял с нарезанным хлебом, приготовленным для сержантов "учебки", которые могли в любое время его оттуда взять, что категорически запрещалось бойцам первого года службы. Однако наиболее ловкие солдатики, уже усвоившие жесткие правила игры в Советской Армии, на свой страх и риск умудрялись стянуть ломоть-другой хлеба. И сегодня все прошло бы как обычно, если бы инструктор, младший сержант Левадный, не поймал за этим делом доходягу Мацько из первого взвода, который ухватил слишком много и не успел рассовать все по карманам.

"Качок" Левадный, как котенка, выхватил Мацько из колонны бегущих и прижал его к стене.

– Что, душара3, не хватает? Не хватает? – повторял он, постукивая курсанта кулаком в грудь – по второй пуговице, которая больно втыкалась в грудную кость. – А ну, положи на место, – он слегка толкнул Мацько, и тот, пролетев метр, шмякнулся на пятую точку прямо у стола.

– Оборзели, сынки, оборзели, – Левадный не спеша, вразвалочку, направился к выходу, сминая строй и наводя беспорядок в колонне бегущих.

На улице он подошел к старшине и громко, чтоб слышали остальные сержанты – замкомвзвода и инструкторы (некоторые из них, чего греха таить, сквозь пальцы смотрели на то, как молодые таскают хлеб), повторил свое замечание по поводу борзости духов.