Слезы черной вдовы

И Дашенька, так и не посмев поднять глаза, принялась дрожащим, то и дело срывающимся на шепот голоском, рассказывать, какая хорошая сегодня погода.

Кошкин и рад был бы поговорить с девицей, но та со своей погодою будто зазубренный урок отвечала, а стоило ему попытаться поддержать беседу, так она и вовсе растерялась, побледнела пуще прежнего и умолкала. Еще и тетка поминутно шпыняла ее:

- Дашенька, что ты мямлишь, когда с тобою разговаривают!

- Дашенька, ты в окно-то выгляни: что ж «хорошая погода», когда духота такая стоит!

- Дашенька, сядь ровно, не горбись!

Кошкин отметил, что и Варя при тех словах тотчас выпрямилась, как ужаленная. Сестрица, была не робкого десятка, но и та дичилась грозной генеральши. В гостиной она не обронила ни слова, кажется, боясь вздохнуть лишний раз. Только смотрела на Дашеньку с такой жалостью, что к концу визита это уже становилось неприличным.

Генеральша как раз снова выговаривала что-то Дашеньке, думая, наверное, что ее никто не слышит, когда в гостиную протиснулся вымуштрованный слуга. Хозяйка весь дом держала в ежовых рукавицах, потому как слуга, здоровый детина, аж вспотел от страха, когда посмел заговорить с нею:

- Простите великодушно, барыня… - и тут почему-то повернулся к Кошкину: - Его благородию письмо принесли и внизу дожидаются ответа.

«Девятов! - подпрыгнул от неожиданности Кошкин еще до того, как взял записку в руки. - И тут от него покоя нет…»

А записка действительно была от Девятова - его каллиграфическим, в завитках, будто любовное послание, почерком было выведено всего два слова: «Гриневского убили».

***

С хозяйкой дома и ее племянницей Кошкин прощался наскоро, не помня толком, что говорил. Уловил лишь, что генеральша до крайности озадачена таким неучтивым поведением, но ему было не до приличий. Да и покидал он дом с твердым намерением никогда сюда не возвращаться. Понадеялся, что хоть матушка и Варя останутся на ужин, но те столь резво подскочили и принялись собираться, что невозможно было не понять, что и они не горят желанием породниться с Сусловыми.

Девятова Кошкин застал у ворот, мечтательно глядящего вслед двум гимназисткам.

- Хороши… - поделился он. - Особенно блондиночка, да?

Кошкин же, не посчитав нужным ответить, тотчас набросился с расспросами:

- Как убили? Когда?… Там ведь полиция у каждого дома расставлена!

- Да тихо-тихо, Степан Егорыч, не горячись, не убили его. В смысле, не подтвержденная пока информация. Мне стража тамошняя часа три назад телеграфировала, что в доме Раскатовой начался какой-то хипеш, вроде как там стреляли… а два часа назад и Рейнер сообщил телеграммою - мол, у него заявление есть, касающееся Гриневского.

Кошкин выслушал его хмуро:

- Так что ты ересь-то всякую пишешь! Я ведь как ужаленный из дома выскочил!

- Ну вот, а если б я подробно все расписал, ты бы выскочил? А я и так здесь уже больше часа порог обиваю… И, потом, я рассудил, что, ежели юной прелестнице удалось украсть твое сердце, то столь короткое знакомство еще больше разожжет твой интерес, а ежели нет… то надобно мне спасать товарища. Они хоть к столу-то успели позвать?

- Не успели по твоей милости, - буркнул Кошкин.

- А вот это жаль… за это прости, Степан Егорыч - от души прости.

Кошкину нелегко было признаваться, но Девятов и впрямь спас его…

Меж тем, матушка и Варя, которых Кошкин опередил в прихожей, уже оделись и вышли к экипажу. Не теряя больше времени, казенная карета тронулась.

К тому же после объяснения Девятова Кошкин несколько успокоился: стреляли - это не убили. Может, Гриневский как раз и стрелял, может, он и есть тот, кого они ищут. Но почему в доме Раскатовой?… Нельзя было вчера покидать Горки, как чувствовал он! Ежели она не убийца, а жертва, виноват в ее смерти будет только Кошкин…

- Стёп, женись на ней, а?

- Чего?… - погруженный в свои мысли, он не сразу понял вопрос Вари.

- На Дашеньке. Я б ее сестрицей называла, платья бы свои подарила. Она ведь там не выживет. Генеральша эта… да она ведь хуже, чем Кабаниха у Островского!

Кошкин не ответил - просто не знал, что сказать, а матушка мягко, но вполне однозначно велела:

- Помолчала б ты, Варюша. Братец твой и сам разберется.

По лицу матушки, однако, невозможно было понять, что она обо всем этом думает - хотя Кошкин, жадно вглядываясь в ее глаза, и пытался. Как ему вести себя с этой невестой? Стоит ли искать следующей встречи? Он бы прямо спросил у матери, но пока что ему мешало присутствие Девятова.

***

Не помня себя, не разбирая дороги, Надя бежала, путаясь в юбках, но желая оказаться как можно дальше от этого дома, где не видела ничего, кроме горя и слез. Но ей ведь и податься некуда - во всем огромном мире у Нади не было ни единого угла, который он могла назвать своим. Раньше хоть озеро было, а теперь… Не выдержав, Надя ухватилась рукой за ствол ближайшего дерева, прижалась лбом к шершавой коре и, совсем обессилив, разрыдалась.

И тут ее окликнули:

- Надин?! Что с вами? Что-то стряслось?…