Слезы черной вдовы

К концу этой речи стало понятно, что у Шелиховой настоящая истерика - Рейнер пытался ее утихомирить, но та, с ненавистью выкрикивая слова, не обращала на него внимания. А закончив - бросилась вон и кабинета, оглушительно хлопнув дверью.

Зато после ее ухода в кабинете стало так тихо, что Кошкин слышал, как звенят посудой на кухне. Рейнер, явно испытывая огромную неловкость за поведение своей знакомой, попытался ее оправдать:

- Прошу вас, простите Надежду Дмитриевну, - сказал он, - столько на нее навалилось. Но вы не должны считать, что она все это выдумала: Надежда Дмитриевна несколько мнительна, да… но она любит сестру и не стала бы говорить, не имея оснований.

- Н-да, любит… - скептически отозвался Кошкин.

Этой истерикой он был не очень-то впечатлен - видел он истерики и позабористей. А уж вдоволь пообщавшись с людьми актерской профессии, отлично знал, что женщины - существа настолько коварные и изощренные, что разыграть подобную сцену им ничего не стоит. Были б зрители.

Тем более, пока Шелихова выкрикивала свои обвинения, он как раз думал о том, насколько велико состояние покойного графа Раскатова? Ведь состояние это, судя по всему, теперь переходит к его вдове, а если вдову устранить, отправив ее, скажем, на каторгу или даже в сумасшедший дом, то… наверняка все получит ее сестра.

- …кроме того… - Рейнер кашлянул, и это заставило Кошкина вновь обратить на него внимание, - я никак не могу умолчать о своей находке, поглядите.

Кошкин нахмурился, потому как в руке Рейнера, подвешенный на цепочке, качался кулон в виде шарика. Украшение явно женское.

- Где вы это взяли?

- Нашел сегодня днем, у озера. - Рейнер хоть и с некоторой заминкой, но опустил украшение в бумажный конверт, спешно вынутый Кошкиным. И совсем нерешительно добавил: - Надежда Дмитриевна утверждает, что это принадлежит ее сестре.

Было заметно, что Рейнер долго сомневался, прежде чем сказать это.

***

Визит к Рейнерам продлился не более часа, после же Девятов остался для более обстоятельного допроса художника - с глазу на глаз и без его жены, а Кошкин, снова поборов желание навестить Раскатову, отправился к Гриневским. Нужно было убедиться хотя бы, что сестрица графини не выдумала эту историю целиком, и Гриневский действительно ранен. Кроме того, Кошкину очень уж не терпелось поглядеть на этого Гриневского и понять - какого японского городового он делал в ее спальне?!…

Кошкин не был против, что Григорий Рейнер увязался с ним. Разумеется, он не полностью доверял младшему брату художника, не собирался делиться с ним соображениями и даже - чего уж скрывать - все еще держал в подозреваемых. Но рассудил, что Рейнер, хорошо знающий здешние места и людей, может быть полезен. Так и вышло.

Усадьба хозяев а, точнее, хозяйки Горок находилась в пяти минутах езды от дачи Рейнеров. Просторное каменное двухэтажное здание - без архитектурных излишеств, как дача Раскатовой, но и не «фермерский домик», вроде пристанища Рейнеров. Вокруг разбит садик с теплицами, и садовник как раз поливал что-то, Да и вообще участок казался довольно обжитым, так как, Кошкин знал, Гриневские жили здесь круглый год, а городскую квартиру, кажется, вовсе отдали в распоряжение родственникам.

В тени ветвистой яблони были подвешены скрипучие качели, на которых сидели две девочки лет семи-восьми - почти одного роста и с огненно-рыжими волосами, настырно выбивающимися из под шляпок. Должно быть, господские дети. Девочки сидели, склонившись над книгами, но глаза их, живые и любопытные, внимательно следили за Кошкиным. Уже тогда он почувствовал себя неуютно…

- Вы несколько не вовремя, господин Кошкин. Мой муж болен и едва ли сможет сейчас ответить на ваши вопросы.

Алевтина Денисовна, хозяйка, сноровисто убирала в несессер медицинские принадлежности - в гостиной остро пахло спиртом и лекарствами. Это была очень худая, высокая женщина - не столько строгая, сколько собранная. Держалась она с необыкновенной уверенностью, голос ее звучал спокойно, ровно, и интонации его не предполагали, что кто-то может ей возразить.

И Кошкин, который шел сюда полный решимости, покорно кивнул, согласившись, что и правда может зайти позже… вот тут-то и вмешался Рейнер:

- Алина, я даю вам слово, что Степан Егорович много времени не отнимет, поймите, это ведь очень важно.

Рейнер не улыбался ей, но смотрел столь располагающе и участливо, что Гриневская тотчас смягчилась. Насколько могла смягчиться эта женщина, по крайней мере:

- Я лишь предупредила, что едва ли мой муж сумеет сказать что-то дельное сейчас. А впрочем, если вам угодно…

Кошкин уже подумал, что Гриневская, как и Ольга Рейнер, останется, чтобы вместо мужа отвечать на вопросы, но та неожиданно проявила деликатность:

- Я распоряжусь, чтобы принесли чаю, - она улыбнулась почти приветливо и, не взглянув на мужа, вышла вон.

Рейнер, догадавшись, что теперь его присутствие будет только мешать, извинился и покинул комнату через другую дверь - в сад.