Слезы Чёрной речки

И тут меня такой интерес пронял, как это, думаю, так получается? У человека бродни — что медвежья лапа! Кожа, она и есть кожа. Если медведь пройдет по мокрой траве, у него вся грязь сразу же отмоется, сколько бы ее там ни было. Так? А ведь Андрейка к складу по мокрой траве шел. А это значит, что бродни у него были чистыми, без грязи. И никак он не мог в складе грязь на полу оставить. И еще одно. Заперво я думал, что с Андреем и Леха был, и это он окурок бросил на землю, потому как он в то время папиросы курил. Ан нет. Не так дело было.

Рось ткнул крючковатым пальцем в самокрутку Сохатого:

— Посмотри, как ты куришь? В кулаке держишь самокрутку-то. Все старатели и люди тайги так курят: держат окурок двумя пальцами, в кулаке. И Леха папироску курил так же. И поэтому на его окурке получалось всего лишь одно сдавление — под губы. А на том окурке, что я нашел у склада, было два сдавления: одно — под губы, а второе — поперечное. Под пальцы. Видели, как городские или приезжие курят? Держат папироску в двух пальцах, но уже огнем на запястье. Всем ясно?

Рось на своей самокрутке показал, как курят городские.

— Так ты что, старый, хочешь сказать, что у склада был кто-то еще? Семеныч покачал головой:

— И не только у склада... Но и в складе тоже! — обвел он таинственным взглядом замеревших мужиков. — Долго я думал тогда: откуда в складе грязь появилась? И, наконец, остановился на том, что или Михалыч, или Кузьмич ночью за спиртом приходили, да потом запамятовали. На том я и остановился. Однако, как оказалось, неправильно думал, ошибался. И очень даже сильно ошибался. А разгадку мне Сивка подсказал. Ну, конь, что в спецотряде милиционеров возит. Когда они за золотом приезжали, я случайно подсмотрел такую «козулю». Наступил Сивка на доску, тукнул подковой, а у него из-под копыта грязь отпала. Когда он шел по земле — она туда набилась, как это всегда бывает. А как только нога коня о твердь сбрякала — землица-то и отвалилась! И тут меня проняло! Господь милостивый! Спасибо за надоумку! — С этими словами Рось троекратно перекрестился. — Грязь-то в складе была от сапог! В подошве, в рубцах да между каблуком надавилась. Как идешь по мягкому, по траве — так ничего, держится. А как только по доске пойдешь — сразу же отвалится. Полегчало мне. Ну, сам себе думаю, это хорошо. Значит, точно или Михалыч, или Кузьмич ночью за спиртом в склад приходили. На всем прииске только у них сапоги. Да еще у Тимохи, потому как положено по службе. Вроде как и успокоился, а ночами не спится: кто ведерко перевернул? Заел меня червяк! Пошел я тогда, значит, к Кузьмичу, говорю: отвешай табаку — табак кончился. Пошли мы с ним в склад. Пока он табак отсыпал, я успел пересмотреть то, что меня интересовало. И что бы вы думали?

Рось напряженно вскочил на ноги, обвел окружающих взглядом и указал пальцем на керосиновую лампу:

— Сашка! Возьми лампаду!

Сашка Могила схватил керосинку за ручку.

— Поднимай к потолку! Еще выше! Вот так. Теперь держи, — командовал Рось оробевшему Сашке.

В бараке воцарилась тишина. Старатели замерли, наблюдая за происходящим, и все еще не понимали, чего хочет добиться Семеныч. Прошло несколько минут, прежде чем Гришка встревоженно спросил:

— Ты что, дед, избу запалить хочешь?

— Запалить нет, а вот показать что-то хочу, — ответил старожил и, положив ладонь на Сашкину руку, легко придавил ее книзу. — Что произошло?

— Как что?.. Потолок закоптился, — сказал кто-то.

— Во! Именно! — засуетился Семеныч. — И в складе было так же. Но только там закоптился не потолок, а верхняя полка. Тут у меня еще одна разгадка получилась.

Он вырвал из Сашкиных рук лампу, приподнял со стола котелок и на его место поставил керосинку.

Изумленные старатели, затаив дыхание, следили за его действиями. Тишину нарушил Гришка:

— Ты что это, хочешь сказать, что ведерко убрали для того, чтобы на его место поставить лампу?

— Во! Точно! Умен ты, Гришка, по чужим подсказкам! Верно сказал! Когда лампу убрали, ведерко поставили на место. Однако обмишурились, поставили не так, как оно стояло, а, наоборот, по-городскому, на дно!