Слезы навий

– И то верно. Но ведь как оно пошло, со Времен Ухода и нет желающих силу ведовскую получить! – глухо прошептала охотница. – Кому хочется в темницах у Китара гнить.

– Да брось ты! – встрял Тихон. – Оно и некому идти! Кого в темницы-то?..

Аглая не слушала домового, вся устремившись к охотнице:

– В темницах?

– А то ж? – ехидная ухмылка скользнула по лицу охотницы. – Все в Велимире ведают: со Времен Ухода ищет правитель ведьм. Бывало, появится на поселке знахарка, так соглядатаев сбежится… – Женщина покачала головой. – Посуетятся, повынюхивают и пропадут. В знахарях-то силы, почитай, никакой: кто травкой лечит, кто зверем оборачивается. Силы их даже для обычного наговора не хватит. Их и жрица не тронула проклятием. И Китару они без надобности. А ищет он именно ведовской силой одаренных. А откуда тем взяться? Кто ушел, а кто не успел, скитается душой неприкаянной… А ежели кто и появится, так будет бежать куда подальше.

– Зачем Китару ведьмы? – Аглая вопросительно посмотрела на охотницу.

– А то невидаль. Ненавидит он всех ведьм! За предательство Верховной! – и глаза ее нехорошо сверкнули на Аглаю. – Предала она его, к другому ушла, вот он и намерен уничтожать весь их род под корень.

– Да не глупи! – вспыхнул Тихон. – Сколько уж лет с того прошло! Давно и позабылась история, быльем поросла…

Охотница сощурила глаза:

– Отчего ж тогда соглядатаи на Древ напали? Уж не за вашей ли ведьмочкой пришли? – Кивнула на Аглаю, пришпорила коня и отъехала ко второй охотнице.

– Разве ж я ведьма? – Аглая вопросительно посмотрела на Тихона.

Тот отвел взор.

– Тихон. – По телу прошел озноб. – Скажи, во мне ведовской дар?

Тихон не ответил. Ника внезапно выгнулась дугой и издала дикий, полный смертной боли вой.

Тимира трясло. Не просто трясло, а лихорадило. Все тело то сводило судорогой, то вытягивало так, что казалось, сейчас лопнут напряженные мышцы. Иногда его касалась морщинистая рука Тихона, вытирала выступивший на лбу пот, и тогда становилось легче. Домовой подсаживался ближе, рассказывал байки. Прибегал проведывать хорь. Устраивался над головой, тяжко, почти по-человечески вздыхал. Его хотелось убить. Задушить собственными руками. Хорь смотрел участливо. Лапой лоб трогал. Оторвать лапу, чтобы не тянул к лицу. Однако, когда теплая зверушка прижималась холодным мокрым носом к щеке, становилось легче. Тимир переводил взгляд к соседнему обозу. Там, покачиваясь, сидела Аглая. Вся посеревшая от горя, в потемневших глазах невыплаканные слезы. Стройная беззащитная фигурка. А сколько света она излила в Древе. Свет так и тянет к себе. Манит. От ее вида разгоряченное тьмой сердце Тимира остывает. Но свет ее гаснет, исчезает под тяжестью горя. Тимиру хотелось что-то сказать, прижать к себе и успокоить. И станет легче не только ей, но и ему.

Свет. Как же не хватает ему света! Он невесело усмехнулся.

– Худо тебе совсем, – голос Ники сочувственный.

Тимир покосился, усмехнулся через силу:

– Да ты тоже не бодрячком выглядишь.

– Душно, – прошептала Ника.

Улыбка сползла с лица Тимира. Он глянул, рядом, кроме него и Ники, никого. Хорь сбежал к Аглае. И Тихон ушел. Марья рядом с Радомиром, по красному лицу главы видно – разговор нехороший. Охотницы неподалеку прислушиваются. Все им интересно, а уж личная жизнь главы… Не повод ли для досужих сплетен?

А Ника – вот она, рядом, слишком бледная. Идет, едва касаясь ногами тропы. Прикоснулась ладонью к его лбу, откидывая его разметавшиеся спутанные волосы. Плетет их в косу.

Холод ее руки пробежал по венам, заставил сердце биться сильнее.

– Верховная? – Тимир бросил взгляд на соседний обоз. Позвать? Сказать? И снова посмотрел на Нику.

– Верховная, – подтвердила та.

– Не избавиться.

– А был ли выбор?

– Ты сама пустила.

– Она обещала.

– Ты веришь?

– Потому я здесь. Защити Аглаю.

– Не могу. – Тимир лежал, вцепившись руками в подстилку, не веря разговору. Всяко ожидал, но то, что так… – Кто я против нее?

– Сможешь, если станешь жрецом, – уточнила Ника.

– Не позволит, – бледными губами прошептал Тимир.

Она смотрела на него. Тимир отворачивался. Нельзя в лицо смотреть. Ей нельзя. Не сейчас. Мощи у него нет противостоять. И откуда только силы такие? Ведь едва жива лежит, а вот же стоит… И как может? Это ведь не она силы давала, а ей!

Он все-таки взглянул. И тут же задохнулся. Неживая.

Живая та, что на повозке, укрываемая Аглаей. А здесь… навья. Черная, с белыми зрачками глаз. На ступени между жизнью и смертью. Что она видит на грани? Будущее? Прошлое? Все, что видит настоящая тьма. И хозяйкой ей может быть только истинная по предназначению ведьма. Темная, сильная, сливающаяся воедино с самой той тьмой.

По коже прошли ледяные мурашки.

Ника смотрит на него, будто прожигая. Видит? Видит.

Но понимает ли, кто она, кем была при жизни? Нет.

– Что ты видишь? – Пальцы мнут подстилку, холодеют, взгляд не в силах оторваться от смертного лика.

– Многое… Разве можно начертанное говорить. Негоже…

– Скажи!

– Знать истину право имеет лишь тот, кто в смерть идет добровольно. Или от предназначения отказывается. Ты хочешь знать?