Слезы нильского крокодила

Я села за стол, частично перекрыв телевизор.

— Ну? — Алина надула губы, как обиженный ребенок. — Говорю же, интересное кино.

— У нас свое кино, — вздохнула я. — Что-то у Оксаны с головой. Мне кажется, она потихоньку сходит с ума. Сначала эмоциональный всплеск, потом затмение.

— Какое затмение? — спросила Алина, стараясь оказаться в курсе всех событий — и телевизионных, и наших, местных.

— С Оксаной беда, — начала я пересказывать весь наш разговор.

— Н-да, — промычала Алина. — Надо бы в суд наведаться. Вот только кто с нами станет разговаривать? Мы не местные. Документов, которые бы раскрывали перед нами все двери, у нас нет. Липовые ментовские удостоверения в таком серьезном учреждении не прокатят.

— Значит, надо искать знакомых. Оксана могла бы сама в суд сходить, впрочем, я уверена, она и пойдет, но вот возьмет ли нас с собой — вопрос. Странная она со вчерашнего дня. Похороны мероприятие, конечно, не из приятных, но вряд ли они стали причиной ее непонятного поведения, — покачала я головой и стала опять припоминать весь вчерашний день.

Мы проснулись, позавтракали, долго перебирали одежду, которая бы лучше всего подходила Оксане для похорон. Шли мы вместе. Оксана поднялась на этаж, я осталась во дворе. Из подъезда она вышла с Михаилом Ивановичем. Они разговаривали — и разговор был напряженным.

— Михаил Иванович! Алина, завтра едем в Дрогобыч, — потребовала я. — Сколько раз мы собирались и сколько откладывали?

— В суд не пойдем?

— Суд? Суд никуда не денется. Что написано пером, того не вырубишь топором. Если Василий успел удочерить Зосю, то документы на удочерение должны существовать.

— Как скажешь. Я давно предлагала съездить в Дрогобыч, — заметила Алина.

«Давно. Как будто мы в Трускавце не три дня, а три недели», — мысленно усмехнулась я, но вслух не стала ничего говорить. Такой уж характер у моей подруги, право генерировать идеи она оставляет исключительно за собой.

— Еще надо постараться узнать адрес и телефон отца Василия. Если повезет, уже завтра будем знать, давал ли Степан сыну деньги на развитие бизнеса. Если нет, то Василий подложил компаньонам свинью — съездил за их денежки в круиз.

— Хорошо бы у соседей поспрашивать и о Михаиле Ивановиче, и о старшем Остапенко, — подсказала Алина. — Лично мне Михаил Иванович никогда не нравился. Такой весь из себя положительный, добропорядочный. В тихом омуте черти водятся.

— Да-да, Михаил Иванович и Степан Остапенко. Бегать по разным адресам не придется, оба жили в одном доме.

Утром следующего дня мы встали пораньше. Оксана ненадолго появилась на кухне, сделала бутерброд Лиле, с нами лишь поздоровалась, попутно сославшись на плохое самочувствие, и опять заперлась в спальне. Она явно избегала общения со мной и Алиной.

В Дрогобыч мы добрались на маршрутном такси. Оглядевшись, решили сэкономить время и воспользоваться услугами частного такси.

— Пожалуйста, провезите нас по улице имени Степана Бандеры, — попросила я пожилого дядечку, сидевшего за рулем потрепанных «Жигулей» — Если знаете, где на этой улице часовая мастерская, везите сразу туда.

Дарья Михайловна не обманула — городок действительно был маленьким. Вся дорога от автостанции к часовой мастерской заняла у нас не более пяти минут. Однако таксист содрал с нас столько, что хватило бы объехать вокруг города.

— Извините, у нас — такса. Меньше взять не могу. Хоть километр проедете, заплатите, как за пять.

— Но у вас городок — пять километров туда, пять километров сюда.

— Потому и берем столько. Кто бы катал за меньшие деньги?

Спорить не хотелось. Сунув в протянутую руку таксиста деньги, мы отпустили его с миром. В конце концов, он довез нас туда, куда мы просили. Дом, в полуподвальном помещении которого располагалась часовая мастерская, оказался довольно старым. Скорей всего, довоенной, а то и дореволюционной постройки. Три этажа. Узкие балкончики. Высокие окна. Стены украшены лепниной. Довольно милый дом, если бы не облупившаяся от времени краска на стенах и трухлявые деревянные оконные рамы. На весь фасад только три окна сверкали в металлопластиковых переплетах. На их фоне стены выглядели особенно ветхими.

— Капитальный ремонт дому не помешал бы, — отметила Алина. — Уверена, что те окошки на втором этаже принадлежат Михаилу Ивановичу, если он нас не обманул, конечно.

— Проверим, — сказала я и ступила на дорожку, ведущую во двор.

Перед подъездом прыгали на скакалке девчонки лет пяти. Из взрослых в пределах двора никого не наблюдалось. Понятно, что девочки могли и не слышать от родителей о Степане Остапенко, но дядю Мишу или дедушку Мишу, если таковой, разумеется, проживал в этом доме, они должны были знать. Дети народ наблюдательный. Взрослый может и не подозревать, кто в доме живет, а дети всех знают. Другое дело, что могут рассказать эти пятилетки?

— Здравствуйте, девочки, — приветливо улыбаясь, поздоровалась я. Девчонки вмиг перестали прыгать, запутавшись в скакалках. Чужая речь, если не испугала, то насторожила. Обе замерли с выпученными то ли от страха, то ли от любопытства глазенками. — А с кем вы гуляете? Взрослые дома?