Слишком долго (СИ)

По лицу видно, что растеряна. Альзур почти торжествует про себя, захлопывая тетрадь, затем поднимается из-за стола, оставив попытки оттереть оставшийся после маленького взрыва след. Убрать бы осколки, но этим можно заняться позже. Он в фазе амнистии — на особенном этапе, который наступает, когда Лилианна возвращается из своих странствий. Ему хочется простить её, хоть он сам не совсем осознает, за что. За то, что покинула его, не попрощавшись? Пустяки. За то, что ворвалась к нему без приветствия, без прежних поцелуев, объятий и жаркого секса на столе для алхимических работ? Он переживет и такое досадное упущение. За то, что кто-то из юных ведьмачат засунул руку ей под юбку или ухватил за грудь?

Альзур думает, что её возмущение по большей части — вещь напускная. Не так уж она и недовольна, если присмотреться. Думает, небось, что это сможет растопить его сердце. И думает правильно.

— Я рад, что ты вернулась живой и здоровой, — говорит он, улыбаясь уголками губ. — А с детишками разберусь, не переживай.

Детишками Альзур зовет их по привычке и только в их отсутствие. Шутка ли, назвать Арнагада дитем, когда он еще в четырнадцать вымахал так, что стал выглядеть на все двадцать. К тому же, с ним сработала любимая альзурова аксиома — есть примерно семьдесят процентов вероятности, что ребенок с совсем недетскими мускулами станет главным задирой.

— Не слишком усердствуй, — просит она, не отвечая на его улыбку. — Я могу и проглотить это, если… если тебе совсем все равно.

«Совсем все равно» — значит, если он действительно более не рассматривает их двоих как пару в романтическом значении этого слова. Альзур за годы в совершенстве выучил Лилианнин язык.

— Прости меня, — вздыхает он.

— За что? — удивляется она.

— За некоторые вещи, которые были здесь сказаны.

— Это ничего, — Альзур, однако, слышит в её голосе неловкость. — Мы все иногда… ошибаемся, верно?

Он рассеянно кивает, хочет вернуться за стол, но Лилианна делает несколько шажков вперёд и прижимается всем телом со спины. Пахнет дорожной пылью. Этот запах мешается с витающей в воздухе легкой гарью после неудачного эксперимента. Фаза амнистии еще действует, и Альзур ловко сгребает её в охапку — на пару секунд, лишь для того, чтобы расшнуровать и расстегнуть верхние причудливые одежки, притащенные из другой реальности. Болотно-зеленые. Неужто изменила своему любимому изумрудному? Эта мысль пульсирует где-то на задворках сознания, пока он раздевает её.

— Быстрее, — просит она, уже строже и увереннее.

Альзур слушается. Он не беспокоится по поводу того, что она устала, может быть, хочет лечь в кровать или поваляться в кадке с горячей водой. Захотела бы — сделала. А она желает другого — не то очиститься после выходок молодых ведьмаков, не то удовлетворить свою похоть. Сам он больше и не пытается напоминать ей про перерыв.

— Что он… сделал?.. — спрашивает Альзур с судорожным вдохом. На Лилианне ничего, кроме бледно-лиловых чулок и аккуратных сапожек, она на коленях и его член у неё во рту. Крайне неподходящее время для вопросов, но ведь интересно же.

— Кто? — спрашивает она, отстраняясь с тихим хлюпом.

— Ну кто тебя там…

— Мадук. Ничего, просто пощупал.

Лилианна накрывает ладонями груди, демонстрируя ему, как все было. Это зрелище, как ни странно, отзывается у него в паху еще более приятным теплом.

— Так он все-таки потрогал?

— Ммм-хммм.

— И тебе все-таки понравилось? — задает Альзур решающий вопрос, шумно дыша.

Она поднимает на него глазки, не выпуская члена изо рта. Во взгляде ни растерянности, ни поиска судорожных оправданий, только нескрываемое ехидство и голодное возбуждение. Он понимает, что спросил неправильно, но не горюет из-за этого. Если бы и впрямь понравилось, Лилианна бы немного подзадержалась, прежде чем подниматься к нему в лабораторию, а потом еще немного, чтобы уничтожить улики в виде спермы на ягодицах, испачканного платья и смятых простыней (если все это, конечно, происходило в тесной спаленке). Однако она пришла к нему чистенькая, без следа какого-либо предварительного полового акта. Позволяя ей ласкать себя ртом, щекоча головкой её горло, Альзур не чувствует, что этим ртом и горлом кто-то до него уже воспользовался. Он чувствует только несравненное блаженство от того, что она здесь, и только где-то внутри, глубоко, прочно засела мысль, совсем крохотная мыслишка, ничего не стоящая фантазия, эротическая гравюра, если угодно. Гравюра, изображающая, как кто-то занимается с ней любовью кроме него.

Даже когда он подает Лилианне руку, чтобы помочь подняться и усадить на стол, а потом утыкается ей в грудь лицом — и тогда не ощущает ничего подобного. Даже когда она раздвигает стройные ноги и принимает его в себя… На этом моменте Альзур не думает уже ни о чем.

***