Слишком много и всегда недостаточно

Мама сидела в столовой, совсем одна. К тому времени стол уже опустел, и единственным свидетельством недавнего обеда было несколько салфеток, валявшихся на полу. Я стояла в дверном проеме, надеясь, что она меня заметит и что мое присутствие снова приведет ее в движение. Я боялась проронить хоть слово, не хотела нарушать ее покой. А когда с кухни просочился звон посуды и разговор об остатках еды и мороженом, я приблизилась к столу из красного дерева в угасающем свете дня. Свечи почти догорели, но мне хотелось, чтобы было еще темнее, чтобы мне не пришлось видеть мамино лицо, такое на нем было написано страдание.

Аккуратно, чтобы к ней не прикоснуться, я села на стул рядом с ней. Я никак не могла ее утешить, могла лишь просто побыть с ней рядом.

За восемь месяцев до подарка с нижним бельем Дональд и Ивана поженились в церкви Marble Collegiate и устроили прием в клубе «21». Наши с мамой и Фрицем места находились за одним столом с кузенами, а папы там не было. Ложь, которую рассказывала семья, состояла в том, что папу якобы попросили быть другом жениха и свадебным ведущим (роль, которая в действительности досталась Джои Бишопу[34]), но семья решила, что ему нужно остаться во Флориде, чтобы позаботиться о дяде Вике, зяте бабушки. На самом деле мой дед просто не хотел, чтобы он присутствовал на свадьбе, и ему было сказано не приезжать.

Пока Дональд бороздил Манхэттен в поиске домов, продающихся за долги, я почти каждую неделю теряла десятки тысяч долларов. По пятницам после школы я приходила домой к своей подруге, и мы играли в «Монополию»: удваивали количество домов и гостиниц, удваивали свой капитал. Это занятие превращалось в марафон, растягивавшийся на все выходные. Одна игра могла длиться от тридцати минут до нескольких часов. Единственной постоянной во всей игре были мои результаты: я проигрывала каждый раз, когда садилась играть.

Для того чтобы дать мне фору (а моей подруге – некий стимул), мне позволялось брать в банке все более несусветные кредиты и в конце концов занимать и у своего противника. Мы вели учет моего невероятно большого долга, записывая суммы, которые я была должна, в длинные колонки на обороте коробки от игры.

Несмотря на мою убийственно плохую игру, стратегию я никогда не меняла: я скупала все участки земли в Атлантик-Сити, на которых останавливалась, и ставила на них дома и гостиницы, даже когда у меня не было шансов окупить вложенный капитал. Я удваивала и утраивала ставки, независимо от того, как много теряла. В кругу моих друзей бродила отличная шутка о том, что я, внучка и племянница заправил в сфере недвижимости, совершенно в этом не разбиралась. Оказалось, однако, что у Дональда со мной все-таки было кое-что общее.

После смерти папы Дональд как-то высказал предположение о том, что «им» (имея в виду себя и моего деда) следовало бы «позволить» Фредди делать то, что он любил и с чем прекрасно справлялся (управлять самолетом), а не заставлять его делать то, что он ненавидел и что у него не получалось (управлять недвижимостью). Но нет никаких свидетельств, доказывающих то, что моему отцу не хватало навыков для того, чтобы руководить Trump Management, точно так же как нет подтверждений тому, что у Дональда они были.

Однажды ночью в 1978 году папа проснулся в своей квартире на West Palm Beach от невыносимой боли в животе. У него получилось добраться до машины и доехать до больницы скорой помощи. Позднее он рассказывал маме, что когда туда приехал, то сразу заходить не стал. Он сидел в машине и думал, а стоит ли ему вообще беспокоиться. Возможно, было бы проще, думал он, если бы все на этом и закончилось. Единственным, что заставило его обратиться за помощью, была мысль обо мне и Фрице.

Папа был серьезно болен, и его перевели в больницу Майами, где врачи диагностировали у него порок сердца, требующий операции. Фред распорядился, чтобы Мэриэнн вылетела во Флориду, забрала его из больницы и доставила назад в Нью-Йорк. Это будет последней поездкой папы на север. После трех лет во Флориде он возвращался домой.

В Нью-Йорке врачи обнаружили, что у папы поврежден митральный клапан и его сердце опасно увеличивается в объеме. Ему предложили экспериментальную процедуру по замене клапана на здоровый, из свиного сердца.

Когда мы с мамой пришли в Дом, чтобы навестить папу за день до операции, там уже была Элизабет. Она сидела с ним в его крошечной детской спальне, которую мы называли «кельей». Он лежал в своей кровати, и я поцеловала его в щеку, но рядом с ним не села из страха что-нибудь ему повредить. Я и раньше видела папу больным – пневмонией, желтухой, запоем, отчаянием, – но сейчас его состояние было шокирующим. Ему еще не было и сорока, но выглядел он изможденным восьмидесятилетним стариком. Он рассказал нам об операции и клапане свиньи, и мама сказала: «Фредди, хорошо, что ты не иудей». Мы все рассмеялись.