Слишком много и всегда недостаточно

Летом 1981 года Мэриэнн отвезла моего отца в наркологическую реабилитационную клинику Carrier в Нью-Джерси, расположенную неподалеку от земельного участка, который позднее Дональд превратит в поле для гольфа. Папа проходил там тридцатидневный курс лечения, но делал это без особой охоты. Мэриэнн со своим вторым мужем, Джоном Бэрри, забрали его и отвезли обратно в Дом – пожалуй, худшее из всех мест, где он мог бы находиться. Когда на следующий день она зашла его навестить, папа уже снова пил.

Фредди потерял свой дом и семью, свою профессию, почти всю силу воли и большинство своих друзей. Под конец его родители остались единственными людьми, кто мог о нем позаботиться. И они этому активно сопротивлялись. В итоге его отца приводил в ярость сам факт существования Фредди.

То, как Фред обращался с моим отцом, всегда служило наглядным примером – предупреждением – его остальным детям. В конце концов контроль перерос во что-то совершенно иное. Фред располагал всей властью мучителя, но в результате и сам оказался привязанным к Фредди (в связи с растущей физической зависимостью от него сына из-за алкоголизма и ухудшающегося здоровья), точно так же как раньше всегда пытался прикрутить его к себе. Фред был лишен воображения и не был способен найти выход за рамками обстоятельств, ответственность за которые главным образом лежала на нем. Эта ситуация служила доказательством того, что его власть была не безгранична.

После того как в августе того же года я вернулась из лагеря, я объявила, что хочу отправиться учиться в школу-интернат. Я объяснила папе, что после десяти лет в той же самой ужасно маленькой школе Kew-Forest, в которую ходили мои тети и дяди, я чувствую, что просто задыхаюсь от скуки. Мне хотелось места поинтересней, где есть кампус, лучше условия для занятий спортом и больше перспектив. Папа предупредил меня об опасности оказаться маленькой рыбкой в большом пруду, но, думаю, он понимал, что при всей справедливости моих аргументов мне просто хочется сбежать.

Проблема заключалась в том, что у меня оставалось всего три недели на то, чтобы определиться, куда я хочу поступить, заполнить заявления и быть зачисленной. За последние две недели августа 1981 года мы с матерью объездили почти все закрытые школы Коннектикута и Массачусетса.

Пока я ждала результата, нам необходимо было получить согласие деда, по крайней мере, так сказал мой папа.

Мы оба стояли перед местом, где обычно сидел мой дед (на диванчике в библиотеке), и папа объяснял, что я хочу сделать. «Зачем ей все это? – спросил его мой дед, как будто меня самой там не было. – Kew-Forest – нормальное место». Он входил в тамошний совет попечителей уже почти тридцать лет.

«Пришло время что-то изменить. Ну же, пап. Ей это будет полезно».

Дед начал жаловаться по поводу дополнительных расходов, даже несмотря на то, что деньги пойдут из отцовского траста и это совершенно его не затронет, и еще раз заявил о своей уверенности в том, что Kew-Forest лучше. Но папа не отступил.

Не думаю, что деда и в самом деле волновало, в какую школу я буду ходить, но я была благодарна за то, что папа еще раз выступил на моей стороне.

За день до отъезда в интернат я вышла из квартиры в Highlander и на велосипеде отправилась к дому дедушки и бабушки. Я въехала на подъездную дорожку и прислонила велосипед к высокой кирпичной стене у гаража, затем по ступеням поднялась к тропинке, ведущей к заднему входу.

В этот день в самом начале сентября на заднем дворе все было тихо. Я перепрыгнула через две ступеньки, ведущие на бетонную веранду, и позвонила в звонок. Уличной мебели здесь не было, просто пустой цементный пол. Единственным человеком, который когда-либо ею пользовался, когда мы были моложе, был мой дядя Роб. Одно время здесь стояло несколько кованых стульев, и когда он приезжал домой на выходные, то составлял их вместе, используя один как подставку для ног, намазывался детским маслом и пристраивал под подбородок свой складной мини-солярий.

Шли минуты. Я уже собиралась позвонить еще раз, когда дверь наконец открыла моя бабушка. Казалось, она удивилась при виде меня. Я потянула на себя сетчатую дверь, чтобы войти, но бабушка осталась в проходе.

«Привет, бабуль. Я пришла повидаться с папой».

Бабушка стояла, вытирая руки о передник, напряженная, как будто я только что поймала ее за каким-то непристойным занятием. Я напомнила ей, что завтра уезжаю в школу. Она была довольно высокой, а с волосами, собранными на макушке в жесткий пучок, она выглядела как никогда суровой. Она не двинулась с места, чтобы меня впустить.

«Твоего отца нет дома, – сказала она. – Я не знаю, когда он вернется».

Я была в растерянности. Я знала, что отец хотел со мной попрощаться, мы говорили об этом несколько дней назад. Я решила, что он забыл, что я собираюсь прийти. За последний год он часто забывал о наших планах. Не то чтобы я удивилась, но что-то все же было не так. Прямо над тем местом, где мы с бабушкой стояли, из открытого окна спальни моего отца доносился звук радио.