Слишком толстая, слишком пошлая, слишком громкая

Эпизод полон сцен, которые Джошуа, а вместе с ним и публике, должны казаться унизительными: Ханна поправляет комбинезон, а живот все равно выпирает; она неуклюже пытается играть в пинг-понг в одних мужских шортиках, тут же в кадре мелькает загорелый подтянутый торс Джошуа, после чего парочка занимается сексом на столе для пинг-понга. Развитие сюжета не позволяет свести дело к жалости: Ханна заставляет Джошуа просить ее остаться. Она занимает позицию силы, которая достается ей не так уж часто, и приходит в восторг, когда ее желание сбывается.

Оголенность во время игры в пинг-понг символизирует скоротечность их отношений. Есть здесь и элемент провокации: зрителю подсказывают, что при красивой, технически правильно снятой сцене «ню» мысль о такой паре, как Джошуа и Ханна, вызвала бы только отвращение. Недаром некоторые критики настаивают, что эта сцена – не более чем сон: нельзя найти связное объяснение такому сочетанию.

Эмоциональное состояние Джошуа крайне хрупко после расставания с женой, поэтому кто-то должен полностью занять его на пару дней. Но истинная причина гораздо проще: они друг друга захотели. И, оголяя тело, Данэм отделяет это желание от воплощения в сцене «ню».

Для Данэм границы желания расплывчаты и изменчивы – и потому не подчиняют тело женщины своему контролю. И эта идея переворачивает все с ног на голову. Только представьте эту свободу: вместо того чтобы изводиться из-за несоответствия чьим-то представлениям о теле и его ценности, мы можем заниматься тем, что доставляет радость!

* * *

В книге «Я не такая» Данэм вспоминает о серии селфи в голом виде, которые ее мать, Лори Симмонс, начала делать еще в 1970-х. «Моя мама стройная, – пишет Данэм, – удлиненное туловище, пропорциональные руки, четко очерченные ключицы. Но камера выхватывала все изъяны: складки жира на бедрах, тяжелые колени, крупное родимое пятно на предплечье – она удалила его в подарок себе на сорокалетие. Я представляю, как она проявляла эти снимки, погружала в раствор щипцами для салата. Ждала, когда они станут серыми, а потом на них выступит рисунок – и видела, какая она есть на самом деле»[384].

На этих снимках мать Данэм представала «такой, какая она есть на самом деле», не потому что камера – инструмент реализма, а потому что она фотографировала себя сама. «Мама понимала, какая сила в этом заключена. Видите эти бедра, зубы, брови, эти носки, сморщившиеся на щиколотках? Они стоят того, чтобы их запечатлели. Я больше никогда не буду такой молодой. Или такой одинокой. Или такой волосатой. Заходите все ко мне на приватное шоу!»[385]

Фотографии самой Данэм в голом виде обладают такой же силой. Еще на заре своей карьеры она знала, как важно подавать себя так, словно ты совершенство: сначала для тысяч зрителей короткометражек на «ЮтЮбе», потом сотни тысяч тех, кто смотрел «Крошечную мебель», а теперь миллионы подписчиков в «Инстаграме»; она по-прежнему притягивает к себе все взгляды. Вместо того чтобы совершенствовать свое тело, она подчеркивает власть этого не делать.

Именно поэтому Данэм притягивает столько троллей, поэтому о ней пишут столько аналитических статей, с разной степенью компетентности задаваясь вопросом: почему на тело этой женщины так неприятно смотреть и почему ей нет до этого дела?

Держу пари, ответ заключается в том, что Данэм уже давно воспринимает свое тело с прагматической точки зрения: отчасти потому, что так поступала ее мать, отчасти потому, что ей самой пришлось столкнуться с этой проблемой еще во время борьбы с эндометриозом. Ну а главное – она попросту понимает силу саморепрезентации.

Майлз утверждает, что представления о неодетом женском теле выявляют «раздражение и ограниченность мужчин»: это то, что они желают, но не могут получить, потому что в западной культуре это сопряжено с грехом, сексом и смертью. Такой женщина видит себя со стороны, такой ее учили себя представлять. За последние 20 лет существования HBO, да и в большинстве других фильмов, эти три темы остаются преобладающими. И женщины перенимают эту концепцию – особенно это заметно в отвращении, которое мы испытываем к нашим собственным телам и в наших попытках изменить их.

Обнаженность Данэм – это не храбрость, ведь, как говорит она сама, чтобы проявить храбрость, ей пришлось бы испугаться. Вместо этого она требует смелости от других. Посмотреть на голое тело – и испытать не шок или стыд, а стремление заглянуть глубже: посмотреть на монопольное представление мужчин о женских телах и на страдания, которые оно порождает, и как мало возможностей остается женщинам самим определять свое счастье и сознавать свою ценность. Загляните в самую суть, призывает Данэм, и поймите: есть другой путь.

Заключение