Слой-2

– Вот и Сережа согласен. Правда, Сережа? Это что за дела, блин, человеку по яйцам...

– Вы нам фуфло не задвигайте, – остановил его Геннадий Аркадьевич. Ваш бедный Степан и без, того уже труп. И не мотайте головой, милейший, насчёт зачистки концов я любого из вас могу поучить. Облажался он в Сургуте? Облажался. Зачем он раскрывал в подъезде свою пасть поганую? И почему не убедился вначале насчет денег?

– Дак обещал же Кулагин!..

– Ну и хрена ли, что обещал! Обещал, да не сделал.

– Это еще не доказано! – вскинулся в кресле Чернявский. – Может, Слесаренко их заныкал куда?

– Не мог он ничего «заныкать», – раздражённо произнес Геннадий Аркадьевич. – Квартиру и подъезд менты обыскали сразу, номер в гостинице тоже, пока наш «объект» горе водкой заливал со своей бывшей пассией. Не было денег, не положил их Кулагин.

– Это правильно, – уныло согласился «парламентер».

– Витьку я знаю как облупленного: если бы он нашёл «баксы» – сдал бы ментам однозначно.

– В аэропорту его обыскивали? – спросил за спиною у Кротова молчавший ранее Юрий Дмитриевич.

– А какой смысл? – сказал Чернявский. – Знали же, что денег нет, значит, и ловить нечего. Да, кстати, дальше-то как поступать будем? Есть информация?

– Да вот Сергей Витальевич постарался: разжёг, можно сказать, живейший интерес. – Кротов обернулся и посмотрел на бородатого. – Проиграли вы пари, брат мой Геннадий...

– Ну, это уже без меня, – облегченно вздохнул Чернявский и потер ладони о штаны. – Встречайтесь, разбирайтесь...

– Юра, выйди на минуту, – сказал Кротов, поднялся и пошел к дверям и уже на пороге расслышал бодрый голос Чернявского:

– Ну что, волчары, я свободен?..

Кротов обернулся и сказал:

– Ну и скотина же ты, Гарик. Рассказать бы Слесаренко, какая ты скотина.

– А он не поверит! – тем же бодрым голосом ответил Чернявский.

– В том-то и беда.

В своем кабинете он встал у окна и принялся смотреть на воскресную тихую улицу. Прошла тетка с авоськами, шлепая по лужам резиновыми сапогами, за ней два подвыпивших, скачками двигавшихся мужика в одинаковых кожаных куртках, потом старик в шинельного вида пальто и твердой шляпе; проехали зеленые обляпанные грязью «жигули» с детской коляской на крыше... Как странно, подумал Кротов, всего лишь несколько метров дистанции – и совершенно другой мир, другая жизнь, не узнают никогда, что происходит рядом с ними в этом доме, за этими окнами.

Ждать пришлось долго, целую сигарету; наконец стукнула дверь и раздался недовольный голос бородатого:

– В чем дело, Сережа? – Юрий Дмитриевич был задумчиво рассеян, вертел в пальцах золотую зажигалку «Ронсон».

– Не нравится мне это, – сказал Кротов, поворачиваясь к нему лицом. – Вы что, решили поразвлечься? Это вам – не краской по портрету, Юра.

В дверь постучали, на пороге нарисовался Гарри Леопольдович, многозначительно кивнул бородатому и перевел взгляд на Кротова.

– Не вздумайте наболтать лишнего Витьке, – строго сказал Чернявский, дёргая усами. – Не ломайте ему жизнь.

Кротов на мгновение онемел от этой безлимитной наглости, и бородатый сказал:

– Дуйте отсюда, Гарик.

– Я вас предупредил, – сказал Чернявский и исчез за дверью.

– Почему вы работаете с таким дерьмом? – спросил Кротов.

– А почему Слесаренко дружит с таким дерьмом? – Юрий Дмитриевич уселся на диван и закинул ногу на ногу. – Он еще не звонил?

– Нет... А дружит потому, что дерьма в нём не видит...

– Всё он видит, батенька, но... Так уж человек устроен.

– Ну а вы?

– Вам не кажется, Сережа, что наше общение приобретает однобокий характер? – Юрий Дмитриевич вскочил, пересек комнату и достал из шкафа бутылку и два больших стакана. – Вы постоянно требуете от меня объяснений, притом в ситуациях, вам заведомо известных и понятных. Что за странная слабость к словам? Умный человек должен стремиться к молчаливому пониманию. Или это некая форма самостраховки? – Бородатый разлил виски по стаканам до половины. – Предлагаю вам попытаться самому ответить на этот вопрос; я вас выслушаю и поправлю, если что не так. Ваше здоровье, батенька.

– Хорошо, – сказал Кротов. – Я попробую.