Слой-2

Степан обозначился в черноте двери на миг блеснув белками глаз, оперся рукой о косяк; в другой его руке на уровне колен мерцало что-то тусклым металлическим блеском.

Убери ствол, не понадобится, – сказал Кротов.

– Зачем пожаловали? – Степан оставил кротовскую фразу без внимания.

– Виктор Александрович попросил.

Степан хмыкнул, отступил в темноту, раздался стук переставляемого стула или табуретки.

– Ну говорите, я вас слушаю.

– Я не могу разговаривать с человеком, если не вижу его лица, – сказал Слесаренко. – Перестаньте играть в прятки и включите свет, вас никто не тронет, я вам обещаю. Будьте мужчиной, Степан... Как вас по отчеству?

– Батькович, – донеслось из темноты. – Сидите и не двигайтесь. Встанете с дивана – вас разнесет в клочья.

– Снова шутишь, Стёпа? – спросил Кротов.

– Совсем не шучу.

У Кротова перехватило дыхание.

– Что ты делаешь, Стёпа?

– За жизнь свою борюсь, Сережа.

Вспыхнувший свет на несколько секунд лишил его зрения, и когда Кротов проморгался – поднять руки к глазам не хватило решимости, он словно окаменел на проклятом диване, – то увидел Степана, сидевшего на стуле по ту сторону дверного проёма с пистолетом в правой руке на коленях, стволом в сторону пришедших. Свободной рукой он вытряхивал из пачки сигарету. Был он в черных брюках и черной же плотной рубашке. Кротов посмотрел ему в ноги и спросил:

– А где сапоги твои, Стёпа?

– Сносились, Сережа.

– Ты, значит? Всё-таки ты? Зачем же врал-то? Или струсил?

– Велено было, – равнодушно ответил Степан и схватил зубами сигарету.

– За что вы убили Кулагина? – Задавши вопрос, Слесаренко подался корпусом вперед, диван угрожающе просел и скрипнул, и Кротов сделал инстинктивное движение рукой, будто хотел пригвоздить соседа к месту. Степан сказал с улыбкой:

– Не боись, там контакт надежный. Что, страшновато помирать в расцвете лет?

– Вы слышали вопрос? – слегка повысил голос Слесаренко.

– Вопрос неправильный.

Бросьте юродствовать, Степан, – сказал Слесаренко и скрестил руки на груди, переместив корпус к спинке дивана; Кротов прошептал ему почти не разжимая губ: «Ты можешь сидеть спокойно, твою мать?».

– А я говорю: вопрос неправильный.

– Извольте объяснить.

«Ну, блин, и разговор: как в дворянском собрании», – тоскливо подумал Кротов.

– Я не убийца, – обыденным скучным голосом пояснил Степан. – Я палач. Палач не убивает – он казнит.

– И вы «казнили» Кулагина?

– Да, – сказал Степан.

– Велено было? – Кротов с намеренной издёвкой повторил недавние Степановы слова, но тот лишь кивнул в знак согласия.

– И за что его «казнили»? То есть «приговорили» за что, за какие провинности?

– За дело, – сказал Степан. – Без дела не приговаривают.

– И вам всё равно, кого и за что убивать?

– Совсем не всё равно, – сказал Степан. – Я же вам объяснял, в чем тут разница.

– Кулагин был плохим человеком?

– Да.

– Докажите! – приказал Слесаренко, снова подавшись вперед и положив локти на колени.

Степан прикурил сигарету и убрал зажигалку в карманчик рубашки. Скуластое лицо его с мохнатыми бровями выражало терпеливую скуку.

– Вы же знаете, чем он занимался.

– Ну, в общих чертах, – не слишком уверенно сказал Слесаренко.

– Тогда чего спрашиваете.

– Но он же никого не убивал!

– Лично – нет. Но из-за него постреляли хороших людей.

– Вы можете рассказать об этом подробнее? – попросил Слесаренко, весь как-то обмякнув и сгорбившись. – Мне это важно, поймите.

– Могу, но зачем? Разве это что-то поменяет? Я вам сказал – это правда. Зачем вам слушать лишнее...

– Я уже дал слово, что ничего никому не скажу.

Степан поглядел на него понимающе и произнес с оттенком уважительности в голосе:

– Но ведь и я тоже дал слово.

Слесаренко помолчал немного, разглядывая сплетенные пальцы собственных рук, и сказал:

– Извините, не подумал.

– Слышь, Стёпа, – сказал Кротов, – и тебе эта работа по нутру?

Ответ последовал мгновенно, без колебаний и фальшивых интонаций, и именно эта простота и естественность Степанова ответа заставила Кротова вздрогнуть.

– По нутру.

– Ты и меня бы шлёпнул, если б «было велено»? – спросил Кротов больше по инерции, потому что ответ ему уже не требовался. Степан понял это и промолчал; сидели молча и Кротов с соседом, и в тишине вдруг послышался скрипучий шорох за окном. Степан шевельнул пистолетом и крикнул:

– Эй вы там, без глупостей! Не видите, что ли: люди мирно беседуют.

– Отойдите от окна! – сказал Слесаренко не оборачиваясь. – Вы страшный человек, Степан, но вы и несчастный человек. Зачем вы придумали себе это глупое робингудство?

– Потому что я вас ненавижу, – слегка изменившимся голосом, но всё так же спокойно ответил Степан.

– За что? – Слесаренко немного распустил узел галстука и начал рыться в карманах явно в поисках курева. Кротов достал свой «Бенсон» и ткнул им соседа в предплечье. Почему-то именно в этот момент он решил и поверил, что никакой бомбы в диване под ними нет и быть не могло.

– Вы разрушили всю мою жизнь, – сказал Степан, и Кротов даже поморщился от первой за весь разговор чужой и придуманной фразы. Слесаренко тоже уловил эту фальшивинку в Степановом голосе и произнес чуть-чуть снисходительно: