Слой-2

В течение получаса – его никто не прерывал, не купировал репликами – Виктор Александрович рассказывал публике об исторически сложившейся единой области, едином народно-хозяйственном механизме; вспомнил первые годы освоения нефти и газа, когда юг области отдал северу лучшие силы и кадры, заплатив за это опустевшими деревнями и застоем «южной» экономики; говорил людям о грядущей их пенсии, о возможности и готовности Тюмени принять и расселить северян в южной зоне, дать кров и занятие, детям и внукам – учебу в местных вузах, старикам – лечение и уход в тюменских клиниках и профилакториях; напомнил об опасности превращения Ямала в откупную вотчину Газпрома, а Ханты-Мансийского округа – в удельные княжества нефтяных «генералов», о грабительской политике Москвы, которой на руку внутриобластной сепаратизм, вспомнил народную байку про веник и прутья... Не удержался и сказал, что, с точки зрения простого работяги, Ханты-Мансийск – столица округа – к Сургуту не ближе Тюмени, и это было встречено с пониманием, люди угрюмо кивали и переглядывались, а все остальное, что сказал Слесаренко, ушло без эха в стены, и только Танечка Холманская смотрела на него, как в телевизор, да бригадирши умилялись лицами – какой у них умный «отец родной», как высоко залетел...

– Ну ладно, – сказал Слесаренко, – это я вам говорил, а теперь хочу вас послушать. Вы-то сами что про все это думаете?

Почуяв шевеление склочника Рябова, каменщик Горбенко показал ему костистый кулак и встал сам. Рябов скривился и уставился в окно.

– Виктор Саныч, вы наше хозяйство знаете, чего рассказывать. Так вот, подрядов серьезных нет, сидим на мелочевке. Когда под нефтяниками были, ещё ничего, а тут, это, когда акционировались, значит, пошла херовина. Денег нет, одни налоги. Те дома, что ещё при вас построили, с тех пор не ремонтировались. Вы в подъезды зайдите, гляньте...

– Срам сплошной, – подала голос вторая бригадирша. – Не чинят, не убирают. Детский сад закрыли, говорят, денег нет содержать, там теперь какие-то крутые...

– Ну не весь садик, одно крыло, – вставил реплику незнакомый мужик в углу.

– Ага! Зато территорию ополовинили, детям играть негде!

– Дайте досказать, – попросил Горбенко, и шум перепалки стих. «Не растерял мужик авторитета», – подумал Виктор Александрович. – Город наше жилье на баланс не берет, у них самих денег нет. «Социалку», значит, тоже. А как спросишь, куда деньги деваются, ответ один: область грабит и Москва.

– Это неправда, – быстро сказал Слесаренко. – Насчет Москвы согласен, а про область – неправда.

– Как неправда? – возмутился Горбенко и нехорошо посмотрел на гостя. – Ну как неправда? Область с нас эту, ну, плату за недра дерёт? Дерёт.

– Роялти, – сказал Рябов.

– Да хоть в ...ети! Тюмень же сама ничего не бурит, не качает. Ну давайте ещё и Омску платить, Свердловску, кому там ещё, кто рядом? А? Люди это не понимают. Кто не работает, тот не ест.

Горбенко замолчал, глянул на Виктора Александровича с неким извинением.

– Вот вы говорили про выборы. А вы скажите, чем этот ваш губернатор нам... польза какая? Он нам работу даст, денег даст? Не-а. Бандитов из детсада выгонит? Квартиру даст? Не-а. То-то... А всякая политика, вы уж простите за грубое выражение, нам давно по херу, Виктор Александрович. Эти все депутаты, кандидаты, сэры-мэры... Мы же вас знаем, – вдруг улыбнулся Горбенко. – Вы же умный, хороший мужик, Виктор Саныч. Неужели вы сами не понимаете, что вся эта херистика ничего народу не дает, только хуже и хуже! Одни наворовались, теперь другие лезут... Да не буду я за них голосовать! Вот по мне бы, – Горбенко прижал руку к сердцу, – лучше партия вернулась. Коммунисты – они хоть не воры были.

– Зато быстро ворами стали, – снова вклинился незнакомый мужик в углу. – Ты посмотри на наших деловых-то: сплошь из старого начальства. Бандиты, которые при них шестерками бегают, – это новые, молодые, а крутят-то всем...

– Номенклатура, – сказал Рябов. – Партбилеты по сейфам рядом с долларами лежат.

– А ты видел? – спросил Горбенко.

– Есть и нормальные, – сказал мужик в углу.

Виктор Александрович склонил голову и шепнул в ухо Кулагину: «Это кто такой?». Колюнчик ответил уголком рта: «Муж Холманской. Теперь здесь работает».

«Муж Холманской...». Слесаренко и раньше, тогда ещё, знал, что у Танечки есть муж, служит где-то по профсоюзной линии, но никогда его не видел и как бы не принимал в расчет, словно мужа и не было, только слово такое и штамп в паспорте; никаких препятствий и заразных осложнений – крутить любовь с замужней женщиной считалось безопасным с медицинской точки зрения, это вам не шалашовка общежитская. «Грязь-то какая в башку лезет...».

Слесаренко тряхнул головой и понял, что потерял нить разговора. Клубок мотался как хотел, люди орали друг на друга и махали руками. Кулагин постучал ногтем по циферблату часов: пора заканчивать. Виктор Александрович и сам понимал, что пора. «Бесполезно все это...».