Слой 3

Врачи, учителя, милиция, работники дошкольных учреждений, все городские коммунальщики получали зарплату из средств городского бюджета. Городской же бюджет в свою очередь ничего не получал ни от округа, ни от области, ни тем более от Москвы. Город жил за счет налогов, собираемых с горожан и городских предприятий, а также на «роялти» – плату за недра. Но и этими налогами приходилось делиться: если раньше, еще три-четыре года назад, в городской казне оседало до шестидесяти процентов денег от налогов, то нынче по новому закону не набиралось и двадцати. Остальное забирали округ и Москва. И в этом, Кротов знал и понимал, была своя логика и правда: требовалась общая «копилка», чтобы поднимать большие программы и проекты окружного масштаба, строить общие дороги у мосты, газифицировать города и поселки, восстанавливать порушенную природу и спасать от вымирания малые северные народы. Но и город должен был как-то жить и выживать. Слесаренко дважды летал в Ханты-Мансийск, просил и ругался в комитете по финансам администрации округа, ныне гордо именуемом департаментом, шумел в бюджетном комитете окружной Думы, но бюджет на текущий год был сверстан давно и не подлежал пересмотру. Близилась осень, надо было готовиться не только к выборам, но и к боям за новый бюджет, и Кротов дал команду всем подразделениям городской мэрии: считать, считать и еще раз считать. И непременно найти, где могли бы «поджаться» и «подсократиться».

Эту справку, что лежала в папочке «Резерв», ему принес Федоров, зам по социалке. Недели две назад Кротов показал бумагу Лузги ну, тот завопил: «В печать? Нив коем случае! Только после выборов, иначе мы всех распугаем...».

Из справки следовало, что за последние три года городское население сократилось на одиннадцать процентов. И в это же время количество медицинских работников увеличилось на четверть, а воспитателей и педагогов – почти на треть. Вдвое выросли штаты городских коммунальных служб и органов правопорядка. После реорганизации и сокращений, проведенных мэром Воронцовым, количество муниципальных служащих мистическим образом выросло в полтора раза. И все они кормились от бюджета.

Умом житейским Кротов понимал, почему все так произошло. Выросли северные дети, зачатые и рожденные двадцать-тридцать лет назад под барабаны и марши второго покорения Сибири, и не было им места на «Большой земле» – там выросли свои. Помбуры и сварщики, жестоко зарабатывая себе длинный рубль и скорый ревматизм на лютых северных ветрах, с той же свирепой решимостью гнали детей в институты, ибо ребенок с дипломом получит все без ревматизма. Под давлением бушующих мамаш в городе открыли филиалы двух тюменских вузов, каждый год выдававших «на-гора» сотни инженеров науки, финансов и душ. А потом и мамаши вдруг стали лишаться своих насиженных стульев и обжитых столов в бесчисленных ранее УРСах, ОРСах и всяческих УПТК, пущенных под нож безжалостной к народу экономики. И кому они были нужды, эти грузные тетки, с их всеобщим и средним, в лучшем случае специальным, с их «полярками», комсомольскими мятыми грамотами и мечтой о доме в Краснодаре, где тепло и груши во дворе...

В этом городе все знали всех. И школьные директора придумывали разные факультативы и спецклассы, а главврачи больниц и поликлиник – новые палаты и спецкабинеты; милиция плодила участковых и открывала опорные пункты; коммунальщики укрупнялись и разукрупнялись, обрастая технологами, главными, младшими и просто специалистами по гайкам с правою и левою резьбой. В детских садах на десять детей уже было по три воспитателя. Под крышей каждого из комитетов городской администрации повырастали унитарные, арендные и прочие смурные предприятия, главной целью и смыслом которых было подобрать и подкормить упавших с рыночной летящей под гору телеги своих знакомых хороших людей.

Честно говоря, Кротов ничего не имел против этого. В конце концов задача города и власти – дать людям жить, другой задачи нет; пусть плодятся, хитрят и выдумывают, лишь бы денег хватало на всех; пусть даже получают ни за что, за воду в ступе, лишь бы не крали напрямую и сидели тихо, без эксцессов, не лезли в петлю и не били окна в мэрии. И можно плюнуть и закрыть глаза на то, что у трех нянек на палату стакан воды не выпросишь, в школах тупость, наркотики и дедовщина, как в армии, все главные специалисты не могут кран на кухне заменить, хулиганье в погонах пострашнее беспогонных будет, а бюрократии, хамства и чванства в демократически красивых «унитарках» отнюдь не меньше, чем в гнилом «совке» – все так, бог с ними, пусть живут, как могут, если по-другому не умеют, сами же себе хамят и гадят: сестра – менту, сын ментовский – училке, училкин муж-главврач гнобит сестру, и далее по кругу; круговорот людей в природе. Но вот беда – деньги кончились, город стал проедать сам себя. И здесь одно из двух: или распродавать остатки госсобственности, брать кредиты и лезть в миллиардные долги, как это делала и делает столица, или начать резать по-живому, но после выборов, как правильно советовал Лузгин.