Слой

— Ага, — кивнул Костя. — Чего они хотели?

— Компаньон подставил... проценты идут... — замямлил Панкрашин, бестолково дергая толстую веревку.

— Что же вы раньше? — всхлипнула женщина. — Надо было раньше...

— Почему не звали на помощь?

— Да кто придет-то?

— Ну я же пришел.

— Надо было ра-аньше, — завыла она. — Ра-аньше-е!..

— Сожалею.

— Развяжите меня, — попросил Панкрашин.

— Это успеется. Я хотел бы кое-что уточнить. Три фамилии: Нуркин, Немаляев, Кочергин.

— Норкин? Не знаю такого. Да развяжите же!

— Врешь. Кочергина, черт с ним, мог и забыть, а вот Нуркин... не верю.

— Вы не из милиции? — запоздало насторожился Панкрашин.

— Федя, он не из милиции, — подтвердила женщина.

— Из Ополчения мы, — представился Константин, присаживаясь на низкую софу. — Из Народного.

Федя изогнул брови в дикий зигзаг и выпучил глаза.

— Переигрываешь, полковник, — упрекнул, покачав головой, Костя. — Разве так удивляются? Это из детского утренника, а у нас с тобой пьеса для взрослых.

Он снял плащ и, аккуратно положив его рядом, поправил на плече винтовку — вместо предупредительного выстрела.

— Правда, правда, — засуетился на своем стуле Панкрашин. — Не знаю я никакого Норкина, клянусь!

— Он правда не знает, — поддакнула женщина.

— Слова, слова, слова... — разочаровался Константин. — Мне бы попозже зайти, чтоб вас сперва эти ухари обработали.

— Погодите, вы сказали — полковник? Я же сержант. Ха-ха! Сержант запаса!

— Ну и здоров ты врать, Панкрашин, — с укоризной проронил Костя, нажимая на спусковой крючок.

Передняя ножка стула расщепилась, и полковник грузно повалился на бок.

— Второй будет в колено, — предупредил Костя. — Представляешь, как это больно?

Он на мгновение задумался: откуда? Откуда он про колени?.. И все же Константин не сомневался: пуля в чашечку — это невыносимо, это на грани болевого шока. А кроме боли — ужас от сознания того, что до конца жизни будешь хромать. И полковнику это известно не хуже. Впрочем, про конец жизни он тоже должен догадываться. В черном списке Народного Ополчения он стоит четвертым.

— Шутки в сторону, полковник.

— Честное слово, — прохрипел Панкрашин. — Я не...

Дальше Костя слушать не стал.

Женщина на полу взвизгнула и забилась в истерике, но, почувствовав, что на нее смотрят, внезапно оцепенела и закрыла рот ладонями.

— Умоляю вас!

— Я бы рад...

* * *

— Как самочувствие?

Человек с бородкой отодвинул бумаги на край стола и сцепил пальцы в замок.

— Мне не с чем сравнить. Я не чувствовал себя ни хуже, ни лучше. Я сегодня родился.

— Гм... гм... — лукаво хмыкнул доктор. — И все же вы меняетесь. Возможно, вам это незаметно, но со стороны, поверьте, — очень и очень. Полное просветление может наступить в любой момент.

— Кажется, я это уже слышал. Простите, как вас зовут?

— Валентин Матвеевич. Та-ак... Чем мы с вами сегодня займемся? А вот чем. Взгляните-ка на снимки.

Петр апатично перебрал фотографии. Несомненно, он их уже где-то видел. Неделю назад, две — не имеет значения. Видел: дом, парник, качели. Себя в окружении чужих людей. Ему уже показывали эту неумелую стряпню, уже пытались впарить выдуманную биографию за подлинную.

«Он не собирается меня лечить, — с ужасом понял Петр. — Этот так называемый врач добивается лишь одного: чтобы легенда наконец осела в моем мозгу и прижилась. Когда я запомню все до мельчайших подробностей, меня объявят здоровым и... скорее всего выпустят. Иначе зачем им это нужно? Выпустят, да не отпустят. У них какие-то планы, судя по затраченным средствам — нешуточные».

Петр печально посмотрел в окно. За сквером гомонила улица — с машинами, прохожими, даже собаками. Обыкновенная, мирная. И поэтому ненастоящая.

— Валентин Матвеич, давайте начистоту. Кто я, по моей легенде?

— По вашей? — оживился доктор. — Ну, хорошо. Россия объята гражданской войной: бои в Москве, Питере и так далее. Вы — сотник, командир... э-э... сотни.

— Понятно, — перебил Петр. — Я-то кто во всей этой кутерьме?

— В какой?

— Здрасьте. Вы же сами только что...

— Хотите знать, кто вы? — переспросил врач. — Вы сотник.

— Ну?! И чего вы от меня хотите?

— Я хочу помочь вам вспомнить, мой дорогой.

— Что вспомнить?

— Вспомнить, кто вы на самом деле.

— Так ведь сотник!

Доктор сложил губы трубочкой и медленно выпустил воздух — получилось что-то вроде свиста.

— Давайте сначала. Никакой вы не сотник, а...

— Хватит меня путать, хватит дурака валять, — чеканно произнес Петр. — Я готов вызубрить ваши басни. Если это единственный путь на волю, то я согласен. Я также согласен выполнять приказы — если это будет мне под силу. Поймите, доктор, или как вас там. — Он перегнулся через стол и заговорил, глядя прямо в глаза собеседнику: — Внушать мне, что я псих, вовсе необязательно. Я принимаю игру. Дайте первое задание или назначьте проверку, как вам будет угодно. Но не делайте вы из меня сумасшедшего!

Валентин Матвеевич резко откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, просидел так около минуты. Прищурившись, досконально изучил потолок, обвел взглядом сначала противоположную стену, потом и весь кабинет. Только в окно не посмотрел.