Слой

— Из черного, — вздохнув, сказал Петр. — Помню длинный столбец фамилий, а сверху: «черный список но». «Но», и все. Бессмыслица какая-то.

Будто не успели дописать.

— "Но"? Н-да... А какими буквами — маленькими или большими?

— Большими.

— Значит, не «но», а «Н.О.». Другое дело. Это же и есть ваше Народное Ополчение.

— Ополчение?.. Народное Ополчение?.. Да! Народное Ополчение!! — выпалил Петр. — А я сотник! Я вспомнил! Сотник, Валентин Матвеич! Я сотник! Я все вспомнил!!

В нем словно прорвало какую-то мембрану — за буковками «НО» повалил целый водопад образов, настолько зримых и осязаемых, что сомневаться в их реальности не приходилось.

Улица где-то в центре, в районе Кузнецкого Моста. Горящий дом. Из окна с диким криком выпрыгивает снайпер. Катается по асфальту — без толку, напалм не гаснет. Стрелок поднимает винтовку, но Петр жестом показывает: отставить. Эта гнида должна умереть медленно. Дальше — тихо, почти ползком. Группу в подъезд, проверить этажи. Вторую группу — во двор. Кто местный? Пойдешь старшим. Смотреть растяжки! Кто с «мухой»?

Бегом сюда. Вон по тому чердаку. Да пригнись ты! И пакет не трогай. Что там за пакет? Не трогать!!

Поздно. Сверток ослепительно вспыхивает, и квартал застилает черным непроницаемым туманом. Проходит минута, другая, но мгла не рассеивается. Поздно...

— Я вспомнил...

— Это уже было. Взрыв на Кузнецком — один из ваших любимых моментов. Раз пять я эту историю слышал. Кстати, вы будете смеяться, но Кочергин... это же я. Кочергин Валентин Матвеевич, честь имею, — кивнув, заявил доктор.

— Ну да. А я смотрю — знакомое в тебе что-то. По имени-отчеству не приходилось, а рожу видел. Хоть бы бороду сбрил. Специально оставил? Я раньше думал, ты здесь шестерка, а ты, оказывается, и есть главный.

По части общения с больными Валентин Матвеевич имел опыт обширный, но относительно счастливый. На четвертый этаж, к буйным, он не заглядывал — не его профиль. Что же касается обитателей общего отделения на втором этаже, то это были люди по большей части спокойные, погруженные в себя. Иногда попадались балагуры вроде Зайнуллина, рассказывали всякую дрянь про вырванные ноздри и снятую кожу, но это так, говорильня.

Одним словом, к активным действиям Валентин Матвеевич был не готов. Не сразу сообразил. Не сразу решился. А пока соображал и решался, запамятовал, где же эта чертова кнопка тревоги. Не сразу нашел. А пока дотягивался...

Петр фильмов не любил, поэтому ударил неэффектно — без длинного замаха, без нравоучительных предисловий, без крика «кия». Просто воткнул пальцы в кадык и, убедившись, что доктор потерял голос, двинул ногой в солнечное сплетение. Кочергин вместе с креслом перевернулся на спину, при этом его голова громко стукнулась о пол. Петр проверил — дышит. Обшарив его карманы, он нащупал увесистую связку ключей и запер кабинет изнутри. Потом взял со стола полупустой графин и, шумно глотнув, вылил остальное Кочергину на лицо.

— Помогите, — смешно просипел доктор. Он попробовал крикнуть, но мучительно закашлялся и сплюнул на голубой линолеум что-то розовое.

— Разговор есть, — деловито сообщил Петр. — Жизни тебе не обещаю, слишком много за тобой всего накопилось, но смерть — она ведь разная бывает. Выбирай.

— Что?.. О чем вы?

— Все о том же. Мне бы найти кой-кого. Нуркина.

Петр сделал паузу. Валентин Матвеевич трясся, как заяц, но на фамилию своего шефа не реагировал.

— Боишься, но не дрищешь, — заметил Петр. — Молодец, Кочергин. Посмотрим, сколько ты продержишься. Гориллы твои не явились, значит, кнопочку ты потрогать не успел. Так? Значит, время есть.

Он вернул доктора в исходное положение и, сняв с него узкий брючный ремень, связал руки за спиной. Оценивая качество узла, отошел назад и хватил согнутым локтем по ключице. Кочергин замычал от боли и снова кашлянул — кровяная слюна долетела до самой занавески.

— Адрес Нуркина, — потребовал Петр.

— Отпустите!.. Что угодно... Немедленная выписка или диагноз. Любой. Какой хотите.

— Хочу адрес.

— Кого?

— Нуркина, мой дорогой, Нуркина.

— Не знаю такого, — взмолился Валентин Матвеевич. — Ну не знаю я!!

Петр мельком осмотрел кабинет — самым стоящим была пепельница. «Тупым тяжелым предметом». Да, это про нее, про пепельницу. Чугунная, грамм на семьсот. Либо в висок, либо по темени. Как получится.

— Еще одна попытка, — сказал он, хватая Кочергина за волосы.

— Вы же здоровы! — неожиданно прошептал доктор. — Дьявол, вы ведь действительно здоровы! А я-то... — Он так удивился, что даже перестал бояться. — Я не мог понять... А вы ведь здоровы!

Получилось в висок. Нормально.

Петр торопливо опрокинул кресло, не давая крови измазать костюм. Кочергин был повыше, но размер примерно тот же. Переступая через труп, Петр развязал ему руки и раздел до белья. В оклеенном календарями шкафу нашлась вешалка. Доктора он уложил на дно; попинал ногой, чтоб не вываливался, и прикрыл створки. Так хорошо.

Ах, черт, кровь на полу! Вряд ли сюда войдут, но если вдруг...