Сломанная марионетка (ЛП)

— Никогда, бл*дь, больше так не делай!

— Хорошо. — Бишоп обхватывает ее за талию и подхватывает одной рукой, снимая ее с моей кровати и укладывая обратно. — Хватит этого дерьма. Я чувствую себя некомфортно от этих телячьих нежностей.

Татум зло смотрит на Бишопа, сноровисто поправляя одежду.

— Не делай меня пещерным человеком, Хейс! — Ее глаза перебегают на его плечо, и ее лицо озаряется. — О! — Девушка хлопает в ладоши и ныряет в пакет с пончиками, вытаскивает один и откусывает от него. — Ням, пончики.

Я не могу сдержаться, смеюсь. Бишоп бросает на меня грязный взгляд.

— Что? Значит, ей можно есть пончики, а мне нет?

— Именно.

Он закатывает глаза и возвращается к моей кровати, садясь по другую сторону от меня. Я открываю рот, собираясь сказать Нейту, чтобы продолжал рассказ о Дэвиле, когда двери распахиваются и входят мой папа и Елена.

— Мэдисон! — Елена вытирает слезы со своих щек. — О, Господи! — Она бросается к моей кровати и обнимает меня. Я слышу, как рядом со мной рычит Бишоп, самый настоящий самец, каким он и является.

— Привет, — тихо шепчу ей в волосы и смотрю на отца. Его глаза налиты кровью, морщины стали более заметными, а костюм выглядит поношенным. — Привет, папа.

Нейт отводит руки матери от меня.

— Ладно, пусти ее отца.

Папа наклоняется и целует меня в голову, замирая там еще на мгновение.

— Мне жаль, малышка.

Закрыв глаза, я выдыхаю. Весь стресс и боль, — каким-то образом, — он забирает все это.

— Это не твоя вина, папа.

Он отступает назад, его глаза ищут мои.

— Ты так говоришь, Мэдисон. Но...

Я качаю головой, и, ей-богу, мне больно это делать.

— Нет. Никто не виноват.

Его лицо меняется, превращаясь в гнев.

— Мэдисон, — голос становится твердым, который он использует всякий раз, когда я в беде, — ты ничего не знаешь о Дэвиле.

— Как ты можешь так говорить? Он твой сын!

Папа открывает рот и снова закрывает его. Посмотрев через мое плечо на Бишопа, он снова обращается ко мне.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Я улыбаюсь.

— Спасибо. Найди ему лучшего адвоката. Он ему понадобится.

— Я не думаю, что это... — начинает Нейт, но я обрываю его.

— Заткнись, Нейт! — Смотрю на Бишопа. — Ты собираешься бороться со мной и в этом деле?

Он смотрит на меня, потом на отца.

— Нет. Я с тобой, детка.

Эти слова. Такие простые, но так много значащие для меня. Мои плечи опускаются, и сердце замирает, впервые с тех пор, как я здесь.

— Спасибо.

— Я обзвоню знакомых. Знаю одного в Нью-Йорке. Он лучший адвокат в штате.

— Хорошо. — Я улыбаюсь отцу. — Спасибо, что сделаешь это.

— Для протокола, — папа смотрит на меня, его брови поднимаются. — Я не в восторге от этого. Тебе еще многому нужно научиться. Но я буду уважать твои желания настолько, чтобы исполнить это для тебя. Но если я узнаю, что Дэвил и его... — Отец делает паузу, затем снова смотрит на Бишопа. — Неважно. Просто я делаю это для тебя. Ни для кого другого.

Я киваю.

— Спасибо, папа.

— Нам лучше уйти. Когда она сможет вернуться домой? — спрашивает он Бишопа, и я не упускаю тот факт, что Бишоп берет на себя ответственность за любую ситуацию. Даже с моим отцом, который старше его на десятки лет, все равно Бишоп заправляет всем. Это просто Бишоп. Он не более... альфа? Не знаю, правильное ли это слово, но он просто командует всем. Как будто он альфа волчьей стаи, а волчья стая — это человеческая раса в целом. Его татуировка соответствует ему; он практически бог, хотя он даже не пытается. Я не знаю, хочу ли поцеловать его или отшлепать. Его эго не нуждается в подпитке, так что я выбераю шлепок, а потом поцелуй. Или сочетание того и другого.

— Она может уйти сегодня. Мэдисон пробыла здесь семь дней, потому что, после инцидента, ее сердце было нестабильно. Врачи сказали, что это было из-за травмы, ее потеря сознания были способом ее тела справиться с этим. Полиция тоже хочет задать ей обычные вопросы, и они должны это сделать, потому что таков протокол. Я буду там все время, так что не стоит об этом беспокоиться.

Мой отец поправляет галстук, который выглядит так, будто его не завязывали, по крайней мере, пару дней.

— Спасибо. Я начну с телефонного звонка для Дэвила, посмотрим, сможем ли мы ускорить процесс.

Отматывая назад, я вспоминаю, что Бишоп сказал о семи днях, поэтому, когда мой отец и Елена уходят, поворачиваюсь к нему лицом.

— Семь дней? Меня не было семь дней?

Бишоп кивает, подходит к Татум и выхватывает пакет с пончиками из ее рук, прежде чем выбросить в мусорное ведро.

— Да, но твоя травма легкая. Пуля задела, а не ранила. — Думаю, это объясняет, почему я до сих пор жива, а также мою пульсирующую головную боль.

Татум зыркает на него, откинувшись в кресле.

— Ладно, так или иначе. — Она смотрит на Бишопа своими большими глазами, прежде чем улыбнуться мне. — Ты помнишь что-нибудь с того дня, Мэдс?

Они все замирают, Бишоп и Нейт оба сосредотачиваются на мне. Я прикусываю губу, размышляя о том дне. Я все помню. Но сказать ли им об этом? Или я должна дать им часть? Доверяю им, доверяю, но, как Бишоп и Нейт говорили в прошлом, знание — сила, а секреты — оружие. Особенно в этом поганом мире.