Сломанные вещи

– Кто это? – спросила я, когда Саммер уже отбирала у меня телефон.

– Ты его не знаешь, – ответила она. – Он из девятого класса старшей школы.

– Из девятого класса? – повторила я. Бац. Бац. Бац. Пока мой мозг не превратился в желе.

– Классный, верно? – Она наклонила телефон направо, потом налево, разглядывая фото.

– Он выглядит, – сказала я, – как полный придурок.

Саммер рассмеялась и отбросила телефон в сторону. И опять, повернувшись на бок, приподнялась на локте. Ее волосы щекотно коснулись внутренней стороны моей руки. Ее кожа была теплой, такой теплой, что я почувствовала, как горю там, где она меня касалась.

– Знаешь, что я сейчас думаю? – сказала Саммер.

– Что?

Мое сердце поджаривалось как разбитое яйцо на сковороде, билось в предсмертных корчах под светом двух блестящих глаз.

Она наклонилась ко мне так, что ее липкие красные губы ткнулись в мое ухо.

– Я думаю, что ты ревнуешь.

Впоследствии, рассказывая историю о том, как он ускакал, прихватив с собой сердце той принцессы и спрятав его в карман своего жилета, Ферт всегда добавлял, что только через много миль почувствовал, как ритм биения этого сердца начал действовать на него, навевая сонную грусть. Он никак не мог перестать думать о лице принцессы, о прекрасных длинных волосах, о том, как небо отражалось в каплях ее слез.

Тогда он не мог знать, что, один-единственный раз взяв то, что ему не принадлежало, он тем самым погубит себя, и много позже, особенно опьянев от эля, он, бывало, предавался воспоминаниям о своей загубленной молодости. «В этом-то и состоит вся беда с сердцами, – говаривал он. – Они самые мудреные и неспокойные штуки на всем белом свете».

Из «Пути в Лавлорн» Джорджии С. Уэллс

МИА

Наши дни

– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – Наконец-то замок, запиравший мое горло, снялся. – Тебе не надо в больницу?

– Со мной все хорошо, – говорит Оуэн, ненадолго убирая руку с глаза, который совершенно заплыл. – Но, думаю, моей модельной карьере пришел конец.

Мы паркуемся перед небольшим супермаркетом сети «Севен-Илевен» на краю старого делового района Твин-Лейкс. Уэйд, Эбби и Бринн оставили нас, чтобы купить льда для заплывшего глаза Оуэна. В пикапе жарко, несмотря на открытые окна, но, сидя рядом с Оуэном, практически бедро к бедру, я невольно испытываю отчаянный озноб. Кровь над его верхней губой уже запекается. Оуэн избит, нос кровит, весь он кажется таким беззащитным, что мне хочется помочь ему, исцелить его раны, взять лицо в ладони и покрыть поцелуями.

Мне хочется спросить его, всерьез ли он говорил о своей любви.

Мне хочется узнать, почему, если это правда, он выбрал Саммер.

А также почему он лгал.

И где он был тогда.

У меня столько невыполнимых желаний.

– Тебе больно? – спрашиваю я вместо того, чтобы сказать десяток других вещей, которые приходят на ум. № 24. Чувства куда шире, чем целый словарь, полный слов и их значений. Он состраивает гримасу.

– Все не так уж плохо. Придурок целился мне в нос. Хорошо, что промазал. Мне в общем-то нравится мой нос.

– Мне тоже, – говорю я и тут же жалею о своих словах. Он снова убирает руку с заплывшего глаза и улыбается, но сразу же морщится от боли. – Что там произошло? – спрашиваю я.

Оуэн вздыхает.

– Я просто хотел отдать ей последние почести, как и другие, – говорит он. – Я и забыл, насколько безумным может быть этот город.

– Это потому, что ты уехал, – шепчу я, и мои слова звучат как осуждение. Я закусываю губу. Слова могли бы быть менее устрашающими, если бы их можно было снова вобрать в рот, пожевать и переварить, чтобы они утратили всякое значение.

Но он, похоже, ничего не замечает.

– Все было нормально, пока этот болван и его дружки не заметили меня. – Он качает головой. Сегодня его волосы особенно похожи на пламя. Мне ужасно хочется провести по ним рукой, и в то же время кажется, что, если я это сделаю, то обожгусь. – Он сказал мне, чтобы я убирался. Я сказал – «нет». – Оуэн пожимает плечами. – Все остальное ты в основном видела сама.

Прежде чем я успеваю ответить, в машину возвращается Бринн.