Сломанные вещи

Я понимаю, что обвинять его несправедливо. Мы все оберегали Саммер по причинам, которые я не могу до конца объяснить. Именно поэтому ни Бринн, ни я никогда никому не рассказывали, что в действительности произошло в лесу в тот день, именно поэтому мы никогда не говорили о том, какой была Саммер на самом деле. О том, как, разозлившись, она с силой царапала меня ногтями или же хватала за плечи и трясла так, что начинали стучать зубы. О том, как она однажды начала резать ножницами свои запястья, когда Бринн призналась, что, возможно, увлечена Эйми Берковиц – она просто сидела и чертила на своей коже длинные царапины, пока Бринн не принялась умолять ее перестать, заплакала и поклялась Саммер, что никогда никого не полюбит больше, чем нас – и тут Саммер рассмеялась, назвав Бринн идиоткой, после чего оставила окровавленные ножницы на моем письменном столе.

О том, как она стала для нас всех нашим собственным торнадо. Мы были захвачены ее силой. Она крутила нами, как хотела. Она заставляла мир вращаться быстрее. Она затмевала собой весь остальной свет.

Мы не могли вырваться из-под ее власти.

И, быть может, сейчас все дело в прошлом, в этом ее влиянии на нас, в ветрах, запертых внутри, но теперь роль разрушительницы хочется сыграть мне самой. Я хочу разрушить, разорвать старые связи. Я хочу сокрушить ее и свалить обратно в могилу.

Я хочу, чтобы Саммер нас отпустила.

Оуэн все еще смотрит на меня. Смотрит умоляющим взглядом, словно ожидает, что я начну возражать Бринн.

Но вместо этого я говорю:

– Время пришло, Оуэн.

Из легких с шумом выходит воздух, как будто вместо того, чтобы произнести эти слова, я ударила его кулаком в живот. Тело Оуэна обмякает на сиденье, он отнимает руку от лица.

– Хорошо, – говорит он наконец. – Хорошо, – повторяет он и поднимает глаза. – Я не думал, что это что-то важное. Она попросила меня увезти вашу рукопись – ту книгу, над которой вы работали. Она взяла с меня слово, что я не стану ее читать, что я на нее даже не взгляну.

Бринн на секунду смотрит на меня, и мое тело словно бьет током.

– Но ты ее прочитал, да?

Оуэн качает головой.

– Вовсе нет. Она принесла ее мне в упакованном виде.

– Но до этого она ведь наверняка рассказала тебе, о чем там говорилось. – Бринн произносит это небрежно, буднично. – Ведь ты как-никак обучал ее частным образом и все такое.

– Обучал ее? – Хотя его щека и правый глаз безнадежно распухли, Оуэн умудряется вытаращить левый. – Да я даже ни разу не видел Саммер с книгой.

«Вы с ней были слишком заняты другими вещами», – шепчет ужасный голос в моей голове.

Бринн выдыхает воздух.

– Ну хорошо, ты ни разу не видел «Возвращения в Лавлорн», пока Саммер не отдала его тебе. А она сказала, почему хочет, чтобы рукопись исчезла?

Оуэн качает головой.

– Она сказала мне только, что игра окончена, – говорит он. – Она сказала мне, что заканчивает ее навсегда.

– Почему она обратилась к тебе? – без обиняков спрашивает Бринн. – Почему не избавилась от нее сама?

Оуэн пожимает плечами.

– Она знала, что я могу съездить в Мэн. В то время отец был постоянно пьян. Он не обращал на мои дела вообще никакого внимания.

– В Мэн? – переспрашиваю я. – А что такого есть в Мэне?

На этот вопрос отвечает Бринн.

– Джорджия Уэллс, – говорит она и подносит руку ко рту, как будто эти слова оставили в нем послевкусие. – В Мэне находится Джорджия Уэллс. Там она похоронена.

Оуэн только молча кивает.

Как всегда, первой молчание нарушает Эбби.

– Хорошо, что мы запаслись едой, – замечает она. – Кто за то, чтобы отправиться в поездку?

МИА

Тогда

– Да ведь он ей даже по-настоящему не нравится, – сказала Саммер тем вечером в апреле, тем вечером, когда должен был состояться бал. Она кружилась по моей спальне, одетая в топик, который без спроса утащила из моего ящика с одеждой, и пышную тюлевую юбку, которая стояла колоколом вокруг ее колен. Это был первый раз за несколько недель – а может быть, и месяцев, – когда мы видели ее такой: веселой, оживленной и родной. Ее светлые волосы мерцали, глаза манили благодаря макияжу, который я не смогла бы даже просто повторить, поскольку не знала как. Потом она плюхнулась рядом с Бринн на мою кровать, раскинув в стороны руки и ноги. – Он же по-настоящему не нравится тебе, не так ли, Миа? Это просто игра. Ты с ним даже никогда не целовалась.

«Он мне нравится, нравится по-настоящему, – хотела сказать я. Мне хотелось вопить. – Он нравится мне больше всего на свете. Больше, чем балет. Больше, чем дыхание». Больше – намного, намного больше – чем мне нравишься ты».

Но я слишком долго ждала. Я колебалась. Эти слова накапливались в самой глубине души, и я никак не могла разыскать их в темноте, вот и получилось, что я слишком долго ждала.

Саммер рассмеялась.