Сломанные вещи

№ 46. Ложь, которая вызывает удушье.

А правда заключается в том, что она украла у меня не только Оуэна. Она отняла у меня и способность танцевать – просто испарила ее, как бывает, когда, наклонившись, дышишь на стекло, чтобы оно запотело, а потом выпрямляешься и смотришь, как конденсат исчезает. Она забрала у меня обе вещи, которые я любила больше всего на свете.

Это была моя вина, что Саммер умерла. Я хотела этого. Я желала ей смерти.

А потом это произошло, и мне так и не представился шанс сказать, как мне жаль.

Одри только однажды попыталась пробраться в Лавлорн в одиночку. Эйва была больна, а Эшли родители запретили выходить из дома за потерю обеих варежек, которые ей подарили на Рождество (ведь не могла же она объяснить, что они обе в целости и сохранности лежат рядом с заварочным чайником Грегора). Одри намеревалась ненадолго зайти к Грегору, посмотреть, как у него дела, насладиться возможностью на время убежать от хрусткого холода и забрать варежки назад.

Она была потрясена, когда тщетно пробродив по лесу несколько часов, так и не смогла найти пути в Лавлорн. Дело в том, что ей даже не пришло в голову, что все три подруги должны были для этого находиться вместе – что волшебство вообще-то жило только в их дружбе.

Из «Пути в Лавлорн» Джорджии С. Уэллс

БРИНН

Наши дни

Теперь, когда Оуэн наконец признался, он начинает говорить не переставая. Он рассказывает, что в то утро Саммер пришла к нему, и вид у нее при этом был такой, будто ночью она так и не ложилась. Что рукопись «Возвращения в Лавлорн» она тщательно упаковала в обернутый пластиком старый запертый металлический ящичек, который, как он полагал, она стащила у патронатных родителей. Что он взял наличные из бумажника своего отца, пока тот был в отключке, и отправился пешком в город, чтобы взять такси и доехать из Твин-Лейкс до Миддлбери, а там сел на рейсовый автобус.

И, что самое удивительное, я ему верю.

Из Миддлбери до Портленда в Мэне двести миль, но это если ехать прямо. Но если ты пользуешься автобусом, приходится сначала ехать на юг, до самого Бостона, там делать пересадку и потом двигать обратно на север к Мэну вдоль побережья – это шесть с половиной часов в один конец. Но у Оуэна времени ушло еще больше, поскольку на одной из технических остановок, которые автобус делал, чтобы пассажиры могли поесть и сходить в туалет, его приметил свободный от дежурства пожарник и, решив что для тринадцатилетнего подростка путешествовать в одиночку весьма странно, так долго допрашивал его, что он пропустил отход своего автобуса, и ему пришлось ждать следующего.

– Слава богу, мне встретился этот малый, – говорит Оуэн. – Мой адвокат сумел его отыскать как раз перед тем, как дело начало слушаться в суде. Это была одна из тех вещей, которые меня спасли.

– Но почему ты никому об этом не рассказал? – спрашивает Миа. – Ты позволил полицейским арестовать себя. Ты отправился в «Вудсайд». Почему же ты просто не рассказал правду?

За окном проносятся дома. Длинное сливающееся пятно, бело-зелено-бело-зеленого цвета. Должно быть, Уэйд едет на скорости в шестьдесят-семьдесят миль в час, скрипя тормозами на поворотах и вообще не обращая внимания на скоростной режим. Но ведь предполагалось, что все это будет обычной шуткой – Чудовища с Брикхаус-лейн пытаются докопаться до правды, чтобы покончить со своими демонами. Несколько дней притворства, игр понарошку просто для того, чтобы я могла вернуться в «Перекресток».

Вот только теперь все это вовсе не кажется мне чем-то смешным или игрой понарошку.

– В конце концов я так и сделал, – говорит Оуэн. – Рассказал им правду, во всяком случае, большую ее часть. Я сказал копам, что поругался с отцом и все это время провел, разъезжая на автобусах. Но они мне не поверили. Поначалу.