Сломанные вещи

– Ты продала меня. Продала меня копам. – В темноте она кажется мне незнакомкой или каким-то неистовым духом, чем-то не из нашего мира. Сверкающие зубы и глаза, словно полосатые, наполовину закрытые прядями темных растрепанных волос. – Спросите Бринн, – передразнивает она меня. – Бринн вам расскажет. Я ничего не знаю. Меня там даже не было. – Ее всю трясет, и я вдруг понимаю, из-за этого ее гнева, из-за того, что, как она думает, я сделала, Бринн и перестала отвечать на мои звонки, перестала читать текстовые сообщения и исчезла из моей жизни, словно уроненный в воду камень. – Они не верили мне, что бы я им ни говорила. Ты убедила их, что это моя вина.

Я вспоминаю, как сидела в душной комнате, с подмышками, зудящими от пота, с пересохшим, как пустыня, ртом, несмотря на кока-колу, которую копы мне давали. Как отец смотрел на меня со злостью, не владея собой, почти крича.

– Я вовсе не собиралась навлекать на тебя неприятности. – «Скажи им, Миа. Просто скажи им правду», – твердил отец. А я тщетно пыталась вытянуть хоть слово из глубокого песчаного карьера, где застряли все слова, заваленные сверху слоями камней и наносов, пыталась, дрожа от напряжения. «Спросите Бринн, – бубнила я. – Спросите Бринн».

– Да неужели? А что же ты все-таки собиралась сделать?

– Я не хотела говорить лишнего. – Она снова отворачивается от меня, и теперь уже я хватаю ее за запястье и заставляю остановиться и выслушать меня. – Ты вынудила солгать ради тебя, Бринн. Ты заставила меня поклясться, что я не стану рассказывать, что там случилось…

– Я сделала это не ради себя. – Мы стоим так близко, что я могу чувствовать выкрикиваемые ею слова. Хрясть, хрясть, хрясть! Как будто она колет ножом прямо в сердце. – Я сделала это ради нее, неужели ты не понимаешь? Чтобы никто не узнал. Я оберегала, защищала ее, я…

– Бринн? Миа? – С улицы доносится голос Оуэна. Я отпускаю руку Бринн, и она быстро отступает назад. Сердце бьется часто-часто, как будто я долго бежала.

– Миа? – Голос Оуэна звучит уже ближе.

– Мы здесь. – Бринн подносит руку к глазам и отворачивается, а меня охватывает острое чувство вины. Может быть, она плачет? Но когда мы выбираемся на улицу и луна освещает ее лицо, оно выглядит спокойным и не выражающим почти ничего. Как будто кто-то взял ластик и стер с него не только гнев, но и все чувства вообще.

Оуэн похож сейчас на горящую спичку. Его волосы стоят торчком, он словно искрится от возбуждения.

– Ну вот и вы, – говорит он. – Идем.

– В чем дело? – беспокоюсь я. – Что произошло?

Он уже идет обратно к дому. И едва-едва поворачивает голову, чтобы ответить.

– Это все Эбби. Она кое-что нашла.

БРИНН

Тогда

Густо и косо валил снег, и мы каким-то образом заблудились. Мы ходили в лес уже сотню раз, проходя мимо одних и тех же деревьев, запоминая путь по приметам, среди которых были и пни, и впадины, и купы вереска, и древние стены, рассыпавшиеся и превратившиеся в груды камней, но снегу быстро навалило так много, и он оказался так чист и бел и настолько густо окутал все вокруг, что мы все-таки заплутали.

Если твое детство проходит в Вермонте, ты неизбежно слышишь истории о людях, которые застряли в снегу; о тех, кто отошел от своих машин и потерялся в непроглядной белизне. Истории о людях, которые замерзли насмерть просто потому, что пошли гулять в лес, такой же, как этот, пошли, как следует не подготовившись, полные самонадеянности, и, покрывшись потом, превратились в сосульки. Как глупо. Вполне возможно, мы находились всего в четверти мили от Брикхаус-лейн, но чем дольше мы бродили, тем менее узнаваемым становился окружающий пейзаж. Только пустые пространства, белые от снега. Как будто снег все стер. Он также стирал и нас.

– Ты делаешь это нарочно, – говорю я Саммер. Я была уже недалека от паники. – Отведи меня назад. – Она водила нас кругами – я была в этом уверена. Чтобы наказать нас за то, что мы захотели вернуться домой.

– Я не нарочно, клянусь, не нарочно. – Кончик носа Саммер был покрыт красными и белыми пятнами – первый признак обморожения. И по тому, как она сказала, что не нарочно, я поняла – Саммер говорит правду, но из-за этого я только испугалась еще больше. Миа плакала, но делала это беззвучно, и слезы и сопли текли по ее лицу ко рту. И вокруг ни единого шороха, одна только беззвучность снега, поглощающего звуки наших шагов, поглощающего нас самих.

– Мы заблудились. – Когда Миа наконец выразила это словами, я быстро повернулась к ней, словно она выругалась.

– Ничего мы не заблудились, – сказала я. Снег сыпался с моих волос, лед образовал корку на ресницах. – Мы просто должны идти дальше.