Сломанные вещи

– Прочти пункт второй еще раз, – говорит Миа прежде, чем мы возобновляем наш спор. По тому, как она сидит, предельно выпрямив спину, словно еще одна секунда – и сделает балетный прыжок, я понимаю, что она услышала что-то важное. Даже ее голос звучит так, словно ему хочется взмыть ввысь – так, словно она сдерживает воодушевление от какого-то открытия. – Про большой город.

Уэйд повторяет отрывок про большой город и арку, и на сей раз я слышу это тоже.

– Город с аркой, – медленно говорю я. – Сент-Луис?

– Сент-Луис, – повторяет Миа. А затем внезапно начинает петь: – Встреть меня в Сент-Луисе, встреть меня на ярмарке…

Меня словно кто-то двинул кулаком в живот.

– Вот это да. – Начинается изжога. Слишком много кофе. Слишком много. – Мистер Хэггард, – говорю я.

– Кто-кто? – хором спрашивают Эбби и Уэйд.

Миа поворачивается к ним.

– Хэггард. – Теперь воодушевление прорывается наружу. Ее голос почти срывается на визг. – Водитель нашего школьного автобуса. Он пел нам каждый день. Арии из мюзиклов. Из «Отверженных», и все такое прочее. Но одной из его любимых арий было «Встреть меня в Сент-Луисе».

– Он пел, – говорю я. – Возможно, он еще и играет на пианино.

– А он казался вам одиноким? – спрашивает Уэйд.

– Разумеется, он одинок, – говорю я. – Ведь он водитель автобуса.

– Это жестоко, – замечает Оуэн, но я не обращаю на него внимания.

Мистер Хэггард. Я закрываю глаза и вспоминаю лоснящуюся кожу его головы, виднеющуюся среди зачесанных на лысину волос, его ухмылку при виде нас. «Поднимайтесь на борт», – вопил он и гудел в гудок. Как будто мы все еще были первоклассниками. Его убогие рубашки с пятнами пота под мышками и то, как он каждый день горланил одни и те же арии, пока вел автобус к школе… Я снова открываю глаза.

– Он был на поминальной церемонии в честь Саммер, – говорю я, вспомнив, что видела его в толпе, одетого в плохо сидящий пиджак от костюма. Был ли у него виноватый вид? – Он приходил, чтобы посмотреть.

– Туда пришло полгорода, – замечает Оуэн.

– Прочитай еще раз пункт третий, – говорит Миа Уэйду, и он послушно зачитывает его вслух. – С улицы на улицу? Это может быть маршрут автобуса.

– Это натяжка, – спорит Оуэн, и Миа поворачивается к нему – поворачивается, скривив губы, будто готовится плюнуть.

– Почему ты его выгораживаешь? – спрашивает она.

– Ничего я его не выгораживаю, – защищается Оуэн. – Но мы как-никак говорим об убийстве. Мы должны быть уверены.

Я пытаюсь представить себе мистера Хэггарда, топающего по лесу, бьющего Саммер камнем по затылку, волочащего ее по длинному полю, и не могу. И Саммер вела себя с мистером Хэггардом просто ужасно. Неужели все это было притворством? Неужели она втайне встречалась с ним, чтобы работать над «Возвращением в Лавлорн»? Я никак не могу себе этого вообразить. С какой стати ей открываться такому, как он?

Однако пока это наша единственная зацепка.

Эбби снова просматривает перечень того, что нам известно.

– А как насчет пустыни? Он когда-нибудь жил в пустыне?

– Есть только один способ выяснить это, – говорю я, и все поворачиваются ко мне, даже Эбби, и от стекол ее очков отражается электрический свет. – Мы спросим его об этом.

Саммер нервничала, стоя на арене и ожидая, когда Фантом появится опять. Почему она согласилась прийти? Почему она хотя бы не сообщила об этом Бринн и Миа? Но она знала почему: потому что они сказали бы ей, что это плохая идея.

Может быть, подумала она, Фантом не явится. Но едва она успела об этом подумать, как услышала за своей спиной легкие шаги и поспешно обернулась.

– Ты боишься, – заметил Фантом. – Не бойся.

– Я слышала, что о тебе рассказывают, – ответила Саммер, встряхнув волосами, чтобы казаться невозмутимой. Но Фантом был прав. Она боялась. – Ты похищаешь детей. Ты уносишь их под землю, чтобы съесть.

– Это неправда, – сказал Фантом. – Я забираю их лишь для того, чтобы сохранить такими, какие они есть. Чтобы они не постарели и не подурнели. Чтобы они могли остаться детьми навсегда.

Из «Возвращения в Лавлорн» Саммер Маркс

МИА

Наши дни

– Доброе утро, солнышко.