Бринн выходит в вестибюль, держась за моей спиной, как будто ожидает, что мистер Уолдмэн может в любой момент начать стрелять, и хочет заслониться мною, как щитом. Мистер Уолдмэн изменился почти до неузнаваемости. В основном я помню его, словно исходящий из невидимого тела – голос, невнятно говорящим нам из-за запертой двери, чтобы мы замолчали и пошли погулять. Тогда он был не то чтобы толстым, но рыхлым. С расплывчатыми очертаниями. Его подбородок мягко переходил в шею, шея – в грудь, грудь – в складки живота. Глаза у него были мутные, они, похоже, не могли сфокусироваться на каком-то одном предмете и постоянно перебегали на что-то еще.
Но теперь мистер Уолдмэн весь состоит из острых углов: коротко подстриженные волосы, поджарая фигура, такая же, как у Оуэна, великолепно очерченная нижняя часть лица. Хотя на нем сейчас джинсы, футболка и поверх нее блейзер, он выглядит как человек, привыкший к тому, что другие подчиняются. То, что в нем было сломано, какая-то старая рана, за эти пять лет, похоже, зажила.
– Папа. – Оуэн, застыв, стоит в дверях гостиной, пытаясь загородить своим телом царящий там беспорядок.
– О боже. – Мистер Уолдмэн видит фингал Оуэна. – Что тут произошло?
– Пустяки, – поспешно говорит Оуэн. – Просто глупая драка.
– У тебя ужасный вид, – замечает мистер Уолдмэн, затем смотрит на Бринн и на меня, щурясь и растерянно улыбаясь. – Привет.
Бринн выглядит как человек, пытающийся заглотнуть живого угря. Я тщусь поздороваться, но вместо слова «привет» выдавливаю из себя только его последний слог.
– Я ожидал тебя только в пятницу, – говорит Оуэн.
– Я рано закончил дела и хотел сделать тебе сюрприз. Сел на ночной самолет из Лос-Анджелеса. – Глядя на нас с Бринн, он теряется все больше и больше. – А вы…
Оуэн засовывает руки в карманы и пинает что-то невидимое, скребя подошвой по полу.
– Папа, это Миа и Бринн. Ты же помнишь Миа. – Он избегает смотреть на меня, и мне приходит в голову, что он смущен. В висках гулко стучит кровь.
– Миа. Ну конечно. Миа. И Бринн. – Но на сей раз, когда мистер Уолдмэн пытается улыбнуться, он только морщится и поворачивается к Оуэну с немым вопросом:
– Это было что-то вроде встречи старых друзей, – выпаливает Бринн. – Но мы уже закругляемся.
Внимание мистера Уолдмэна переключается на бардак в гостиной – полистироловые стаканы из-под кофе, пустые миски из-под чипсов.
– Что здесь было? – спрашивает он. – Прошла еще одна буря, о которой я не слышал?
Я протискиваюсь мимо Оуэна и хватаю листки один за другим – одни из них сухи, как прошлогодние листья, другие сыроваты, как будто хранят на себе следы потных ладоней. Я небрежно собираю их в кучу, не обращая внимания на отзвуки старого страха: теперь они сложены не по порядку, мы никогда не сможем сложить их как надо, Саммер будет ужасно зла.
– Домашнее задание. – Это первое, что приходит мне в голову – поэтому-то я всегда и бываю так осторожна, взвешиваю слова, прежде чем произнести их. Первое, что приходит в голову, – это часто совсем не то, что нужно сказать.
– Домашнее задание? – Мистер Уолдмэн говорит это почти весело. Почти. Но в выражении его лица явно чувствуется напряженность. – В июле?
– Летние курсы для поступающих в университет. – Еще ложь, еще слова, которых я не выбирала, как будто они и не мои вовсе. На секунду я перехватываю взгляд Оуэна, который смотрит на меня со странным выражением на лице, смотрит так, будто я некто, кого он никогда не видел прежде. – Оуэн согласился помочь с подготовкой к учебе в Нью-Йоркском университете.
Это полная абракадабра, но мистер Уолдмэн кивает.
– Хорошо, – странно бубнит он. – Хорошо. – Затем добавляет: – Оуэн мы можем поговорить минутку? Наедине.
Вот и все.
Он просто поцеловал ее на глазах у половины школы и разбил мое сердце.
– Я как раз собирался отвезти Бринн и Миа домой, – говорит Оуэн, уже направляясь к двери. Ну, все, спасибо, что зашли, не толпитесь на выходе.
– Приятно было увидеться с вами, девочки, – кричит мистер Уолдмэн, но нетрудно догадаться, что он хочет сказать на самом деле:
В машине Оуэна удушающе жарко. Кондиционер только обдает нас струями горячего воздуха. Я опускаю окно, опасаясь, что меня сейчас стошнит. Я потеряю шанс поговорить с Оуэном, если не сделаю этого прямо сейчас. Но я не стану этого делать. Конечно же, не стану. Ни сейчас, в десять сорок пять утра в липкой от пота машине, ни где-либо еще, вообще никогда.
– Я не поеду к себе домой, – говорит Бринн, когда Оуэн, проехав задом по въездной дороге, выруливает в город. – Я поеду к Миа. – Меня она, конечно, не спросила, но я слишком устала, чтобы спорить.