Так и пошло: я приезжаю к заказчику, он пытается мне объяснить, что маг не может быть орком. Я пытаюсь не дать заказчику в глаз, пока вытаскиваю из него подробности. Потом иду на место или ищу нашкодившего монстра. И самое интересное происходит, когда зловредное существо оказывается разумным. Как вот этот лич. Оно удивляется или даже начинает ржать надо мной, глумиться или пытается отделаться простейшими фокусами. Уже через год я перестал беситься и понял, что такое поведение мне только на руку.
Наблюдая, как оседает на землю кладбища пепел дважды покойного магистра Нордара Оваго, я потихоньку осознавал, что это последний заказ. Я свободен. Осталось прогуляться по кладбищу и прикончить воскрешённых им мертвецов, пока они не разбрелись. Но с этим справился бы даже второкурсник. Несколько огненных заклинаний – и всё кончено.
К Вайрену Клирну я отправился довольный, как конь после хорошего загула с соседским табуном кобыл. Оседлал свою конягу и поехал не спеша. Конечно, можно было остановиться в городе и отдохнуть, но я не настолько устал. Хотелось как можно скорее закрыть вопрос с моим долгом. Магистр ждал меня на пороге Академии.
– Здравствуй, Гриам, – улыбнулся он, раскидывая руки, как будто хотел обнять, – вот и пришла пора прощаться, да?
– Пришла, хотя я буду скучать по вам и ещё по паре человек, – на этих словах я замер рядом, спешившись.
– Я тоже буду скучать, парень, – Магистр хлопнул меня по плечу и одобрительно кивнул. – Куда ты теперь?
– Сначала к матери, нужно похвалиться, а потом прибьюсь к какой-нибудь лихой компании и буду разбойничать на большой дороге. Что ещё делать выпускнику Академии Вайрена Клирна?
Мы смеялись так громко, что первокурсники высунулись в окно. Я скор на прощания, час спустя моя коняга потрусила прочь от стен, которые за десять лет сделали из орчонка боевого мага.
У последнего фонаря
Аля Майская
9 февраля
Я архетип. Странное слово. Слишком пыльное, слишком книжное, чтобы называть им живого человека. Но я не нашёл слова лучше.
В юности я считал себя человеком добрым. Думал, что добротой своею могу охватить всех, каждому сопереживать, каждого любить. Да, надеюсь, я умел любить других людей – пока не понял (о, не спрашивайте, как!), что никаких
Я пишу эти строки за столом, в киноварном отсвете заката, который блестит на тонких царапинах окна, и, конечно, не помню никаких других жизней. Но я знаю, что был богачом, спящим под шёлковым балдахином, и был бедняком на исплёванных мусором улицах. Возможно, прямо сейчас
Ты мне, конечно, не веришь – и не надо! Я просто хочу всё-таки найти слова. Показать то, что вижу я.
О чём будет моя история – мне самому пока неизвестно.
Вечером заходил Гун. Он стоял в коридоре, с плаща его капала вода от стаявшего снега, и лужицы собирались на полу, а Гун говорил без остановки. О, если можете – не водитесь с любителями археологии! Для них каждая старинная пуговица – словно целый клад Приама… Теперь же речь шла о чём-то не слишком старинном, но…
– Да, представляешь, в моём доме и прямо в моей комнате жил Сид Зеленоволосый! – говорил Гун. – Ты слышал что-нибудь о нём?
Я не слышал ничего и почти честно ответил:
– Конечно. Но ты напомни.
Гун усмехнулся.
– Мараскодов ты точно встречал, их легко узнать по цветастым их копнам, – ответил он. – До сих пор живут у нас в городе. Сид – один из самых почитаемых мараскодских учителей прошлого века. Считается, что он спрятал где-то табличку с великой для мараскодов тайной, истиной…
– Спрятал?
– Ага. Мараскоды говорят, что услышать мысль и найти её – это совершенно разные вещи. А что сам Сид хотел – того, Берт, никто не знает.
Гун расстегнул пуговицу на плаще, покрутил в пальцах и снова застегнул.
– Ты хочешь сказать, что Сид спрятал её в твоём доме? – спросил я.
– Да! Я всё просчитал и даже нашёл полость в стене. Как будет здорово – отыскать
– Ты же не мараскод, – в свою очередь усмехнулся я, выразительно глядя на совсем не мараскодские, угольно-чёрные, волосы Гуна.