Слон меча и магии

– Не просить же их. Хочешь чего-то – возьми. Ставишь задачу – требуй. Как в мифах наших предков Скади-охотница взяла бога Ньёрда в мужья, указав на него, так и мы, знающие лес и чтущие эту древнюю силу, должны против его воли ставить свою…

– А против людской? – девушка подалась вперёд и закусила губу. Глаза её сощурились, будто в нетерпении. Хозяйка медленно улыбнулась и с пониманием качнула головой.

– И против людской. Пей, пей. Буду тебя учить. Есть в тебе сила, есть и взгляд, есть и ум, что мужчины из зависти «женской хитростью» кличут… Правильно ты пришла…

Поднявшись с табурета, женщина отошла в дальний угол комнаты, зашелестела там пучками трав и низками сушёных ягод, забормотала себе под нос, не то вспоминая, что где висит, не то напевая старую детскую считалку. Пар от кружки поднимался тугими клубами, и постепенно стало казаться, что в появлении этих влажных комков пряного воздуха есть свой ритм, сплетённый с шуршанием и пением вдалеке. Навеянная отваром бодрость утекала через гудящие от усталости ступни, светловолосая клюнула носом, подпёрла лоб ладонью…

Внезапно стены и пол крутанулись, сменив друг друга, пламя свечи описало дугу и кануло за столешницу. В голове словно хлопнули пастушьим хлыстом, поднявшим горький, жаркий туман. Под рёбрами скрутило и резануло, ноги-руки ослабли и будто онемели. Девушка попыталась встать – и только теперь осознала, что лежит на полу, уронив табурет и себя.

«Старуха» подскочила одним движением, словно молоденькая, склонилась, захохотала густо, с мерзким жирком в голосе.

– Правильно пришла, говорю! Дрянь крещёная! Что, думала, не проверю, кто ты на самом деле и зачем припёрлась? Подстилка инквизиторская, на чернорясых пашешь!

В руке у «старухи» блеснул нож – тускло, ржаво. Светловолосая попыталась вытянуть ладонь навстречу, растопырить пальцы, сказать хоть что-нибудь. Но туман захлестнул горечью, боль в грудине стала больше целого мира, тот опрокинулся в неё…

И больше ничего не стало.

* * *

Она сидит на скамье возле стола. Стол другой: широкий, тёмного дуба, отполированный временем и десятками локтей. По другую сторону стоит человек в чёрно-белом доминиканском хабите: нестарый ещё, но с усталым, бесконечно усталым и бесконечно понимающим лицом. Человек молчит, смотрит на собственные пальцы. Там между подушечками так же устало и понимающе скользят бусины розария – из щепоти в щепоть.

На соседнюю стену облокотился другой человек – невысокий, худощавый мужчина в чёрном. Весь в чёрном: плотная кожаная куртка с длинными, до голеней, полами; сапоги, потёртые и попятнанные грязью; тонкой работы перчатки, скрывающие руки. Руки, кстати, сложены на груди. А губы сложены в ровную линию, блюдя хрупкий баланс. Это не улыбка; это не пренебрежение. Это ожидание.

Между столом и стеной мечется женщина в зелёном платье. Она грохочет подошвами по деревянному настилу пола, дёргает себя за рукава, теребит не убранные в причёску волосы. Светлые волосы. И черты лица у неё знакомые. Родные. Сейчас они искажены – там и страх, и смятение, и решительный отказ. И тоже понимание – неизбежное и нежеланное, но всё-таки понимание.

Чёрный мужчина поднимает руку в перчатке.

– Послушай…

– Нет, – обрывает женщина. – Не хочу слушать. Вы, инквизиторы, умеете говорить так, что не слушать нельзя. Потом собственные доводы кажутся… Пустыми. Глупыми.

– Значит, ты и сама всё видишь, – мягко вступает человек в хабите. – У нас просто нет иного выбора…

– У вас есть выбор, – останавливается зелёная и оборачивается к доминиканцу. – Поеду я. Раз уж ваши не смогли…

– Они смогли главное, – снова изрекает чёрный. Голос у него такой же ровный, как линия губ. – Они поняли, что круг закрыт от мужчин. И его не взломать грубой силой. Это как пытаться поймать мыло в кадке, полной воды, если у тебя нет ногтей.

– Это я уже слышала десяток раз, – женщина хмурится и притопывает под платьем. – И осознаю, зачем вам понадобилась помощь. Если ведьма действительно похищает детей…

– Не похищает, – чёрно-белый поправляет негромко, но к его голосу тянет прислушиваться. – Берёт в уплату за работу. И приносит кому-то тёмному в жертву. Какой-то из своих богинь… Но это лишь слухи. Агент в трактире – не следователь: он написал, о чём слышал. Надо проверить. И проверить так, чтобы не спугнуть.

– А так, чтобы не спугнуть, ты не умеешь, – мужчина в чёрном не ехидствует. Он сообщает факт. Зелёная вспыхивает, стискивает кулаки… И обмякает.

– Хочешь сказать, она умеет?

Палец вытягивается в сторону… В её сторону? Это она сама сидит там? Слушает, молчит? Ждёт чего-то? Да, ждёт. Томительно, тяжко, вязко. Словно в голове зачем-то туман, а под рёбрами горечь – как предчувствие. Как предощущение.

Теперь все смотрят на неё. Пора.

– Правда, мам. Я умею. Меня научили. И я сама не хочу, чтобы о таких, как я – как мы с тобой! – судили по таким, как та…