Слоны могут играть в футбол

Она уснула. Он ехал, стараясь не шевелить плечом и был зол на проносящиеся с шумом машины. Город медленно приближался. Потом, уже у нее во дворе, взял на руки. Она на секунду проснулась. Заулыбалась. Дом был старый и лифт совсем узкий — пришлось бы ставить Лику на ноги. И он пошел вверх на последний этаж, так осторожно, как никогда не ходил. На поворотах у перил останавливался, держа ладонью ее головку, чтобы не ударилась. Если бы он один поднимался, то устал бы, но сейчас даже не обратил на это внимания, настолько усталость была естественной. Дверь открыла подруга Лики, та, с которой она снимала квартиру.

— Здрасьте, — сказал Дмитрий.

— Здрасьте, — пробасила девушка, — а вы кто?

Видимо, в этом вопросе был еще один: «Почему вы держите мою подругу на руках?»

— Я Дмитрий, — сказал он. — А у вас депрессия?

Он не хотел ее обидеть, просто не знал, как зовут. Единственное, что знал, что у нее депрессия. Но девушка просто ответила:

— Да.

Вот и познакомились. Они уложили спящую Лику на кровать, сняли с нее кроссовки. Снова на мгновенье она проснулась и спросила то, что, видимо, весь вечер держала в голове:

— А ты… правда к ним всегда один приезжаешь?

— Да, — сказал он.

Подруга поставила чайник и, когда он пришел на кухню, спросила:

— Я поняла. Это вы… которого она спасла?

— Да, зимой. Она рассказывала?

Странная была эта подруга. Угловатая, выше его ростом, крепкая, как будто занимается тяжелой атлетикой, замкнутая. Даже не обращала внимания на то, что тут мужчина, а она стоит в трусах и майке. На майке розовые слонята играли в футбол, и это совсем не клеилось с ее суровым образом.

— Рассказывала, — отмерла она.

Зря он весь день ревновал к ней Лику. Она просто прилагалась к ней, как некая часть — так же, как одежда, кроссовки, полки с книгами, и поэтому автоматически являлась нужной, родной и хорошей. Просто в депрессии. Он не знал, чем отличается сильная грусть от депрессии, нужно ли веселить человека или наоборот — можно все испортить. Попили чай. Он окончательно перестал ревновать, понял, что раз Лика ему нужна, то и это существо тоже. Существо подало руку, крепко, по-мужски пожало и представилось:

— Вера.

Утром он распечатал и вставил в рамку вчерашнее фото на даче: они с Ликой накинули один плед на двоих, обнялись. Потом понял, что смотрит на фото уже час, засмеялся и вышел в город. Тело как будто легче теперь весило, несколько километров по Садовому дались, как два шага до булочной.

Есть же идиоты, которые не заводят детей! Вот у него есть дочь, взрослая… да, взрослая дочь, и это здорово, это не то, что маленькая. Это близкий друг и интересный собеседник. Да… Да… Она такая умная, тонкая.

Решил зайти на работу, где его не видели полгода. Позвонил, предупредил, но лучше бы не предупреждал: подчиненные успели купить торт и встретили его «Happy Birthday to you».

— Вы чего? У меня же не сегодня!

— Это символически! — защебетала Ксюша. — Вы же заново родились!

— А, тогда ладно!

Чтили его тут, как бога, за полгода никто не садился на директорское кресло. Сережа исполнял его обязанности, но сидел всегда на своем, это был красивый жест.

— Меня тут еще не уволили? — шутил Дмитрий.

— Вас, Дмитрий Александрович, — шутил Васильев, — убить невозможно, не то, что уволить!

Все смеялись.

— Я просто так зашел… Соскучился…

Но он не соскучился, он хотел зайти в каждый покинутый уголок жизни уже новым человеком, человеком, у которого есть дочь. Коллеги не понимали, что могло случиться с их строгим боссом. Наверное, только Васильев понимал, улыбался.

Потом пошел по магазинам. Хотел купить что-то Лике, порадовать. В одном из бутиков его взгляд упал на платье. Он долго выяснял, модное ли оно, не слишком ли вызывающее. Купил.

Делать было особо нечего. Он шел, размахивая пакетом, бумага хрустела под ветром, проминалась, выпрямлялась, так прошло какое-то время. Что-то незнакомое, вроде счастья, прошло рядом, заставило дышать.

Он сел на лавку и потом привставал, снова садился, как будто нельзя было просто сидеть. Впервые за ту жизнь, которую можно было вспомнить, ему было нечего делать. Не было плана на день, он просто сидел на лавке с платьем для любимой дочери. Так могло пройти три минуты или три часа, и в этом не было преступления, можно было просто сидеть. Нужно было запомнить эту радость, чтобы, когда она пройдет, вспоминать и снова радоваться.

Он проанализировал и разбил радость на составляющие: внутренние, внешние сенсорные и внешние визуальные. Внутренние — это нежность и разбегающееся во все стороны внимание; внешние сенсорные — холодок от ветра на коже, твердая, немного шершавая скамейка, а визуальные — ну, это понятно! Это то, что перед глазами: перспектива улицы, листва и солнце повсюду. Систематизировав картину счастья, он успокоился.