Слоны могут играть в футбол

— А куда ты поедешь, Вер?

— На вокзал.

— Ок, смешно. Я имею в виду: потом.

— Откуда я знаю! — отрезала она.

— Я могу тебе чем-то помочь?

Сжала свой могучий кулак, задержала в воздухе и тихонько толкнула в плечо.

— Вы классный.

Он вопросительно смотрел на нее.

— Нормально все, — сказала через секунду, выдохнула и ушла. Больше он ее никогда не видел.

Чуть позже пришло сообщение: «Берегите Лику. И активнее давайте. Там все сложно. И еще у нее, вроде, температура. Купите еды. Она апельсины не ест, все остальное можно. P.S. За ней идет по пятам ее прошлое».

Температура? Больна? Он прервал деловую встречу в ресторане, попросил прощения:

— Дочка заболела!

Партнер понимающе кивнул: конечно, у всех дети, что же тут непонятного!

Дмитрий побежал в магазин, потом в аптеку. На все остальные детали из Вериного сообщения он не обратил внимания. Что «активнее»? Беречь? К чему все это? Непонятно. По каким пятам? Какое прошлое? Ей двадцать лет, от горшка два вершка. Ох, Вера, с виду взрослая, а ведет себя…

Но Лика, как оказалось, не болела. Просто сидела на полу, обрадовалась его приходу, прижалась. Он потрогал ей лоб, закрыл балкон.

— Давай уложу тебя.

Взял на руки. Лика обняла его за шею, чего раньше не делала. Они только трогательно обнимались при встрече и расставании. Он аккуратно высвободился, накрыл ее одеялом: понятно, что хочется отцовской ласки, но сейчас лучше полежать. Она взяла его за руку.

— Я тебе не мешаю?

— Ты что? В каком смысле?

— Ну, не знаю. Жить.

— Лик, ну что ты, как маленькая! Как ты мне можешь мешать?

— Каждый человек может мешать. Ты вот сейчас был бы где-то, где тебе нужно, мозг бы на меня не тратил. А так: приехал, возишься.

«Возишься». Что за слово… Он стоял посреди комнаты, и, вроде, нужно было разобрать сумку с едой, где не было апельсинов, а остальное было все витаминное и питательное. Но тут уже не до еды.

— Как ты мне можешь мешать? Ты же мне жизнь спасла.

Она сползла на пол, по-пластунски добралась до своего прежнего места, подтянула ноги к груди.

— Тебя мог любой бомж спасти. Ты бы ведь не ходил с ним в кино, не знакомил с друзьями… Я тебе не нравлюсь?

Бывают ситуации, когда есть что-то похуже, чем необходимость дать ответ, — необходимость дать ответ сразу. Но что он мог сказать? Врать Лике он не мог, а признаться в том, что придумал, что она его дочь, — не мог тем более. Это был бы конец всему. Получалось, он ей все равно врал все это время? Да, обманывал не ее, а других, с ней он просто был ласков и заботлив, но… Ответить сразу не получилось, и он захотел чем-то искупить свою ложь, даже если Лика о ней не знает.

— Подожди, я сейчас.

Это был почти ответ. Он сбегал в машину и принес то платье, которое хотел подарить позже, в первый день лета. Вернулся и застал Лику вытянутой по струнке, дрожащей от волнения.

— Я подумала, что мы не увидимся больше, что видела тебя в последний раз.

— Ты что? Вот держи, — он вручил ей бумажный пакет. Стал ждать в прихожей.

Через две минуты к нему из комнаты вышел счастливый человек. Лика сияла, как сияет девушка, которой парень вручил кольцо. Обвила его шею.

— Нравится? — спросил он.

— Если можно ругаться матом, — сказала она, — я знаю пару слов, чтобы выразить восторг. Приличные слова тут не работают.

Он был рад, что тот разговор закончен, и готов был поддержать любой другой.

— В таком платье сидеть дома нельзя!

Пошли гулять, и он всеми силами старался дать понять, что она не ромашка, что нравится ему всем: характером, умом, всей своей незаурядной личностью. Ей было приятно, а он вдруг вспомнил ее слова про «ругаться матом» и устроил воспитательную беседу: «Ты что, матом ругаешься? Ну-ка, не отворачивайся, смотри на меня!»

Она расхваливала подаренное платье, которое и вправду ей шло, была в нем, как оранжевый лепесток, упавший в уже яркую московскую зелень. Потом показывала свои эскизы в телефоне и говорила: «Я скоро сошью свое лучшее платье». Потом ели что-то на ходу. Это был хороший день, нужно было его запомнить, чтобы вспоминать, когда все закончится.

Он проваливался в Ликину жизнь, как армия проваливается вглубь территории противника. Сначала наступление кружит голову, а потом оказывается, что обоз отстал, патронов нет, и кольцо за спиной смыкается. Но он этого пока не замечал и просто радовался, что у него есть взрослая дочь.

В какой-то момент познакомился с ее друзьями. Такими же двадцатилетними, сложными, честными. Сначала они присутствовали только в ее речи, и то, как именно присутствовали, его подбешивало.

«Аня сказала…», «Таня пришла», «Оля мне и говорит».

— Стоп, — говорил он, — я не знаю, кто такая Оля.

— Ну, это моя подруга из института, я у нее год жила, она мне как сестра…

— Теперь понятно. Просто ты либо говори «моя подруга», можно даже без имени, и рассказывай суть дела, либо объясняй все полностью: кто есть кто. Но когда ты говоришь «Аня-Таня», а я вообще не знаю кто это, то для меня это не имя, не люди, а бессмысленный набор букв.

— Ну да, — соглашалась Лика и смеялась, — точно. Я просто так разговариваю, как будто ты знаешь то, что знаю я. Не обращай внимания, это женская логика.