Слоны могут играть в футбол

Тогда Дмитрий сделал шаг вперед, свет из окна пересек его лицо и остановился на сердце.

— Это моя дочь, — сказал он.

Глава четырнадцатая, в которой герой становится счастливым отцом

Он готовился к этим словам всю ночь, сравнивал свое и Ликино лицо, но сейчас ужаснулся тому, что сделал. «Это ведь я на самом деле сказал, это же не у меня в голове».

Когда-то в молодости на спор он нырнул в Каму и задержал дыхание. Друзья, ждавшие его с секундомером, даже испугались: так долго он не появлялся. А он просто почувствовал: задержаться под водой надолго можно не если будешь терпеть, а если почувствуешь, что тебе не нужен воздух в принципе. Так было и теперь: сказав про Лику, он сразу оказался глубоко, у самого дна, назад пути не было, это была настолько большая ложь, что спасти могла только собственная вера в нее.

Таня разревелась, так она его любила и желала счастья. Конечно, она ждала, что он, наконец, женится, и ей удастся потискать кого-нибудь очень новорожденного. Но взрослая дочь — тоже хорошо.

— Как же похожа, — зашептала она, прильнув к окну, — даже движения.

Сережа был поражен не меньше. Замер посреди комнаты, а потом кинулся за бокалами.

— Что же ты скрывал столько лет?

Выпили и обнялись.

— Я сам недавно узнал…

— Она тебя папой зовет? — спросила Таня.

— Нет пока, — об этом он не подумал. Но тут же нашелся, — Вы вообще эту тему не акцентируйте, просто общайтесь. А то она такая эмоциональная.

Он рассказал им, что она из другого города, что все недавно выяснилось, и так далее, и так далее.

— А мама-то кто? — спросил Сережа, когда отошли на кухню за салатами. — Пардон, конечно, за вопрос.

— Сереж, ну, двадцать лет назад — это двадцать лет назад. Что сейчас об этом?

— Погоди… Ты же тогда со Светой встречался?

Сережа прекрасно знал, что у него происходило в то время. В этом была проблема. Но лучшая защита — нападение.

— А я думал, это ты со Светой встречался. Нет?

Васильев сразу напрягся, потому что, видимо, у него оставались с Таней неурегулированными многие вопросы, в том числе — со студенческих времен. Замолчал.

И вот вернулась Лика. Разулась, поставила аккуратно кроссовки и, почти не касаясь пола, прилетела к столу.

— Как у вас красиво, — сказала она и стала разглядывать картинки на стенах и фигурки на полках. Потом обернулась. Супруги Васильевы смотрели на нее завороженно, следя за каждым движением.

— Что они на меня так смотрят? — спросила она шепотом, пока садились за стол. — Ты им что-то сказал?

— Немножко, — так же шепотом ответил он.

Лика расцвела, поправила ему рубашку. Таня прижалась к Сергею, разлили вино.

— Давайте за встречу, — сказала Таня, — ой, а вам можно?

— Можно! Взрослая девушка! — заметил Сергей.

— Я разрешаю! — вставил Дмитрий и заметил, что Лике это было приятно.

— Мы так рады! А то Дима все время один приезжает!

И Дмитрий заметил, что Лике снова приятно.

Сидели долго, говорили о всякой ерунде, захмелели. Дмитрий решился и сделал то, о чем давно думал. Не то, чтобы каждую секунду, но… хотел сделать. Он оторвал одну виноградинку от грозди и поднял над Ликой с торжественным видом:

— Кто поймает?

Лика, не придав этому особого значения, улыбнулась и, потянувшись как собачка в цирке, схватила ягоду. Васильевы тоже раскрыли рты от умиления. Он следил за ними, он ждал этого. Все получилось. Стало хорошо.

Потом пошли на веранду и болтали снова. Дмитрий принес плед, укрыл Ликины плечи, она растаяла. Ротвейлер Дуня сначала носилась вокруг, потом уснула, и речь зашла о собаках, об интересах, о жизни.

— А чем вы занимаетесь, какие у вас интересы? — спросила Таня.

Это был очень простой вопрос, странно, что он ни разу не задал его Лике. Как будто ему было важна только она сама, вот эти тридцать пять сантиметров плеч, которые можно укрывать пледом, только щеки, которые можно в шутку трепать, только глаза, руки. И нет ничего вокруг, никакой ее жизни, может быть, даже матери — как будто она не была рождена женщиной двадцать лет назад, а просто появилась сейчас, выпущенная на фабрике двадцатилетних Лик.

Она рассказала, что рисует, шьет, будет дизайнером одежды. Таня одобрительно кивнула, ей понравилось. Потом шутили, даже пели под гитару, а к вечеру проснулась Дуня, стала требовать общения, заслюнявила всем ладони.

— Добрая, — сказала Лика уже уставшим голосом. — А у нас джек-рассел жил. Так он, когда ему год исполнился, стал кидаться и кусать. Думали: играется. А доктор сказал, что у него какие-то изменения в мозгу, и его нужно усыпить, а то он может насмерть загрызть.

— Они же охотники, — продемонстрировал осведомленность Сережа.

— Жалко его было, — сказала Лика и прижалась к Дмитрию. — Жил-жил, и на тебе… Изменения в мозгу.