Слоу-моб

Улица Черная была совсем короткой: она начиналась у набережной, чуть успевала приподняться вверх, к городу, как тут же упиралась в бетонную безоконность подножия цитадели Имперского Института Правды. По сути, улица Черная была куцым невзрачным тупиком с парой кривых строений.

Первым домом по улице Черной у самой набережной стоял бывший купеческий особняк, в подвале которого располагалось кафе “Под правдой”. Из сырых сводчатых казематов, пропахших кислой выпивкой и плесенью, летом на улицу выносили столики, и когда в сентябре я въехал в свою новую комнату в доходном доме, столики все еще стояли на тротуаре.Сидя за одним из них можно было смотреть либо на грязную реку Нонон в долине по левую сторону, либо на семидесятиэтажную громадину Института Правды справа, в конце тупика. Я прожил в столице всю жизнь, и здание Института всегда маячило где-то там, видное отовсюду, будучи ориентиром и неизбежной деталью городского пейзажа, однако я по стечению обстоятельств никогда не видел Институт вблизи.

Теперь же, поселившись у самого его подножия, я чувствовал себя весьма необычно. Это было даже не то ощущение, что порой возникает, когда оказываешься рядом с большим водопадом, горой, монументом – ощущение собственной незначительности и благоговения перед необъятной структурой. Смотреть на сереющий в сентябрьском ненастье корпус института было словно разглядывать вблизи смерч – за секунды восхищения можно заплатить всей своей жизнью. Я читал где-то о виде лягушек, который селится в норе у тарантула и живет с ним в странном симбиозе – паук защищает лягушку от опасности, а лягушка уничтожает мелких насекомых, которые могут повредить кладку паучихи.

Так вот, я был именно такой лягушкой-новоселом и, попивая кофе,рассматривал своего тарантула, осваиваясь в новом положении.

Надо сказать, что с улицы Блеклой я съехал в спешке, и причиной тому послужило незначительное для других, но ужасающее меня происшествие.

Дело в том, что я всегда панически боялся определенного соматического типа людей. Люди вообще пугающе похожи друг на друга, и когда живешь достаточно долго, то начинаешь различать и замечать эти разные типы, каталогизировать их. Вот, скажем, голубоглазые курносые блондины с короткой верхней губой и крупными передними зубами, со вселенской любовью в этих самых голубых глазах – я повидал их много в разных странах и городах, и всегда была эта неизменная курносость и блондинистость, и глаза их смотрели с выражением вселенской любви на все – от порции шоколадного мороженого до приговоренного к смерти преступника и лужи блевотины на асфальте. Или веснушчатые люди-карпы с коротким, почти несуществующим подбородком и крохотным всегда увлажненным красным ротиком. Или люди-ангелы с большими синими глазами и словно с византийской иконы лицами. Они были будто членами одной огромной семьи, хоть и не знали друг друга и не были никак связаны.

Таких типов за свою жизнь я наопределял для себя сотни, но всегда скорее интуитивно, я даже не пытался серьезно к этому подходить; казалось, что если я начну, то это станет первым шагом к безвозвратному безумию. Мне так и виделось, как я с растрепанными волосами в расхристанном домашнем халате сижу за письменным столом с выпученными глазами и записываю в огромную тетрадищу: “тип номер четыре тысячи двадцать пять, подкласс номер семьдесят два, подгруппа сто восемь”, и вокруг меня исписанные мелким почерком тетради – везде, повсюду, они занимают все мое жилище, и всю мою жизнь, и я чахну в своей комнате, и потом меня забирают в дом для умалишенных. Нет, я хоть и отмечал про себя существование многих типов, но не систематизировал и не называл их, за исключением, пожалуй, самых любимых и нелюбимых.

Мои первые пять жён были похожи друг на друга как пять капель воды. Мой лучший друг утонул во время школьного похода, но мой следующий лучший друг был его копией. Я улыбался незнакомкам и незнакомцам на улице, если они были похожи на мои основные любимые типы. Я называл их на своем внутреннем языке ива, свама и свома. Эти слова не имели абсолютно никакого значения, но звучали для меня именно так, как эти люди выглядели. Свамы и свомы и ещё ивы. Это были мои самые любимые типы.