Русский язык – и русский понятийный, этический корпус – выработал еще одно понятие: злорадство! Любой русский человек отлично чувствует смысл, эмоциональное содержание этого понятия. А вот в словарях дают, на мой взгляд, неточное толкование. Вот что пишут: злорадство – радость, связанная с чужой неудачей. Или так: злорадство – чувство удовлетворения, испытываемое при неудаче или несчастье кого-либо другого. Такие определения похожи на правду, но мне в них не нравится описание эмоции как некой модификации «радости» или «удовлетворения». При злорадстве не возникает ни радости, ни удовлетворения. И радость и удовлетворение – позитивные эмоции, а эмоция злорадства – одна из самых негативных и разрушительных. Это эмоция кажущегося (именно кажущегося, сиюминутного, поскольку удовлетворения не наступает!) насыщения чувства зависти, чувства мести. В этой эмоции нет никакой радости, хоть бы и «злой», как тоже пишут в словарях. В общем, я хотел бы уточнить, что чувство, так похожее на радость, которое испытывает завистник или мстительный злодей при виде чьей-то неудачи или несчастья, лучше бы не называть радостью.
Обратимся к великой литературе. Вот, например, «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина. Несколько раз в поэме встречается слово «радость», и всегда в позитивном контексте: «В залив отчизны дорогой мы с гордой радостью влетели» или «… привычной думою стремится к Людмиле, радости своей…» Но однажды Пушкин приписывает это чувство злому волшебнику Черномору: «Злодей от радости дрожит и мнит: свершилось, я на воле!» Здесь нет неточности: Черномор действительно в этот миг переживает радость, потому что решил, что освободился из плена: это его чувство вполне искренне. Неточность появляется в знаменитом «Рондо Фарлафа»:
О радость! Я знал, я чувствовал заране,
что мне лишь суждено свершить столь славный подвиг!
Близок уж час торжества моего: ненавистный соперник уйдёт далеко от нас!
Витязь, напрасно ты ищешь княжну,
до неё не допустит волшебницы власть тебя!
Неужто Пушкин приписал злобному, завистливому, подлому Фарлафу чувство радости, когда колдунья Наина пообещала ему устранить Руслана и выкрасть Людмилу? Нет, это сделал не Пушкин. Пушкин либретто оперы не сочинял. Это сделали либреттисты, коих было человек пять… Фрагменты пушкинской поэмы тоже были включены в оперу, но многое было ими придумано и дописано самостоятельно. Да и, согласитесь, этот убогий – в поэтическом смысле – текст Пушкин не стал бы писать даже ради гениальной музыки Глинки. Но, к несчастью, когда Глинка принялся за оперу, Пушкин уже погиб…
Впрочем, как музыкальное произведение, рондо Фарлафа безупречно и любимо публикой, несмотря на весьма неуклюжие строки. И доставляет-таки подлинную радость! В общем, мое резонерство сводится к простой мысли: не надо путать радость и злорадство, не надо путать эмоции от удовлетворения чувства мести с радостью. Радость – чиста и невинна! Злодей не радуется: он злорадствует. От подлинной радости в нас расцветают цветы любви и счастья, злорадство наполняет душу ядом и никогда не насыщается.
На определенном этапе жизни слово стало для меня не просто «одним из главных», а предметом моих размышлений, направлением анализа. Ради складывания коллективного размышления я придумал и вот уже несколько лет редактирую журнал «Развитие и экономика», в каждом номере которого есть и мои статьи.
Большую часть жизни это слово в моем лексиконе было самым обычным, не требующим размышлений понятием. «Развитие» было наполнено интуитивно ясным содержанием – как некое движение от хорошего к еще лучшему, от неполного к полному, от неумения к умению, от незнания к знанию… Никаких сложностей и – главное – противоречий в связи с использованием этого понятия не возникало.
Именно появление противоречий послужило для меня толчком к размышлениям. Я не мог согласиться, например, с тем, что проводимые в СССР, затем в России реформы («перестройка» после нее) служат развитию. Мне довольно скоро стало ясно, что они ведут к деградации (деградации того, что до этого так или иначе, но развивалось), однако официальная точка зрения и перебивающие друг друга пропагандисты от политики и от науки утверждали иное. Когда я понял, что под «развитием» одни понимают одно, а другое – другое и что порядка в этой классификации нет, мы с коллегами учредили и на протяжении почти десяти лет издавали научно-общественный альманах «Развитие и экономика», в котором удалось опубликовать много глубоких статей на эту и смежные темы.