Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Когда человѣкъ желаетъ имѣть только нужное для поддержанія тѣла его, тогда и потребности его дѣлаются удобо‑пренебрегаемыми, и даже въ необходимое время умѣреннаго удовлетворенія потребностямъ своимъ взираетъ онъ на сіе не съ вожделѣніемъ, и малымъ чѣмъ‑нибудь[117] подчиняетъ себѣ тѣло и смотритъ на это, какъ на нѣчто удобопренебрегаемое и приближается къ пищѣ не изъ‑за сладости ея, но чтобы помочь естеству и подкрѣпить оное. Такія средства скоро доводятъ человѣка до того, что приступаетъ онъ къ подвижничеству съ нескорбнымъ и безпечальнымъ помысломъ. Итакъ, рачительному иноку прилично скорою ногою, не обращаясь вспять, бѣжать отъ всего воюющаго съ инокомъ, не входить въ общеніе съ тѣмъ, что ведетъ съ нимъ брань, но {87} воздерживаться даже отъ единаго воззрѣнія на то и, сколько возможно, удаляться отъ ихъ приближенія. И говорю это не только о чревѣ, но и о всемъ, что вводитъ въ искушеніе и брань, чѣмъ искушается и испытывается свобода инока. Ибо человѣкъ, когда приходитъ къ Богу, дѣлаетъ съ Богомъ завѣтъ воздерживаться отъ всего этого, именно же: не засматриваться на лице женское, не смотрѣть на красивыя лица, не питать ни къ чему вожделѣнія, не роскошествовать, не смотрѣть на нарядныя одежды, не смотрѣть на всякій порядокъ, заведенный у мірянъ, не слушать словъ ихъ и не любопытствовать о нихъ, потому что страсти пріобрѣтаютъ большую силу отъ сближенія со всѣмъ подобнымъ сему, какъ разслабляющимъ подвижника и измѣняющимъ мысли его и намѣренія. И если воззрѣніе на что‑либо хорошее возбуждаетъ произволеніе истиннаго ревнителя, и склоняетъ къ совершенію добра, то явно, что и противоположное сему имѣетъ силу плѣнять умъ. И если съ безмолвствующимъ умомъ не случается чего‑либо большаго, а только ввергаетъ онъ себя въ бранный подвигъ, то и это великая уже утрата — самому себя изъ мирнаго состоянія произвольно ввергнуть въ смущеніе.

И если одинъ изъ старцевъ, подвижниковъ и борцовъ, увидѣвъ юношу, не имѣвшаго бороды и походившаго на женъ, почелъ это вреднымъ для помысла и гибельнымъ для своего подвига, то можетъ ли кто вознерадѣть въ другомъ чемъ[118], когда этотъ святый не рѣшился войти и облобызать брата? Ибо мудрый старецъ разсуждалъ: „если подумаю только въ эту ночь, что есть здѣсь нѣчто такое, то и сіе будетъ для меня великимъ вредомъ“. Посему‑то не вошелъ онъ, и сказалъ имъ: „не боюсь я, чада; но для чего же и желать мнѣ напрасно воздвигать на себя брань? Воспоминаніе о чемъ‑либо подобномъ производитъ въ умѣ безполезное смущеніе. Въ каждомъ членѣ этого тѣла скрывается приманка, человѣку предстоитъ отъ {88} сего великая брань, и должно ему охранять себя и облегчать для себя угрожающую въ этомъ брань, спасаясь отъ нея бѣгствомъ; а какъ скоро приближается что‑либо такое, человѣкъ, хотя и принуждаетъ себя къ добру, однако же бываетъ въ опасности отъ этого, всегда видя это и вожделѣвая этого“.

Въ землѣ видимъ многіе сокровенные яды, и лѣтомъ по причинѣ жара никто не знаетъ ихъ; когда же увлажены будутъ и ощутятъ силу прохлажденнаго воздуха, тогда оказывается, гдѣ былъ погребенъ въ землѣ каждый ядъ. Такъ и человѣкъ, когда онъ въ благодати безмолвія и въ теплотѣ воздержанія, тогда дѣйствительно бываетъ въ покоѣ отъ многихъ страстей; если же входитъ въ мірскія дѣла, то видитъ тогда, какъ возстаетъ каждая страсть, подъемлетъ главу свою, особливо если ощутитъ воню покоя. Сказалъ же я это для того, чтобы никто не предавался самонадѣянности, пока живетъ въ семъ тѣлѣ, и пока не умретъ; хотѣлось мнѣ также показать, что убѣгать и удаляться отъ всего, что ведетъ къ порочной жизни, много помогаетъ человѣку въ подвижническомъ бореніи. Всегда должно намъ бояться того, о чемъ одно воспоминаніе причиняетъ намъ стыдъ, и также не попирать совѣсти, и не пренебрегать ею. Итакъ, попытаемся удалить тѣло на время въ пустыню, и заставимъ его пріобрѣсти терпѣніе. А что всего важнѣе, пусть каждый (хотя бы это и прискорбно было для него, но за то нечего уже будетъ ему бояться) старается, гдѣ бы онъ ни былъ, удаляться отъ причинъ брани, чтобы, когда прійдетъ потребность, не пасть ему отъ близости оныхъ.

Вопросъ. Кто отринулъ отъ себя всякое попеченіе и вступилъ въ подвигъ, какое у него начало брани со грѣхомъ, и чѣмъ начинаетъ онъ сію борьбу?

Отвѣтъ. Всѣмъ извѣстно, что всякой борьбѣ со грѣхомъ и вожделѣніемъ служитъ началомъ трудъ бдѣнія и поста, особливо же, если кто борется съ грѣхомъ, внутрь насъ пребывающимъ. Въ этомъ усматривается признакъ ненависти ко грѣху и вожделѣнію его въ ведущихъ сію невидимую брань; начинаютъ {89} они постомъ, а послѣ него содѣйствуетъ подвижничеству ночное бдѣніе.

О постѣ и бдѣніи.