Слова. Рассказ из сборника «Московские сны»

Со временем Вася стал понимать, что делает что-то не то. Он понял, что метафоры не всегда помогают, на деле они похожи на подвыпившую тетку, которая не умеет петь, но поет в общем хоре громче всех, любуясь своим зычным голосом. Потом он понял, что даже самые удачные метафоры могут быть не удачны, потому что они отражают внешнюю схожесть, но не суть. Например тот же фонарь — когда-то он сравнил его с виселицей, на котором, как покойник, болтается свет. И очень гордился этой метафорой. А потом вгляделся в свет фонаря и понял, какая это чушь — ведь свет был такой живой, такой высшей тайной, сравнить его с чем-то мертвым было преступлением. А потом он стал понимать, что надо делать. Закрой глаза — и подумай о том, что ты ощущаешь от этого света, от этой ночи. А затем — подбери слова, которые по своим свойствам вызывают те же эмоции. При этом, будь очень осторожен со словами, потому что каждое слово влечёт для людей свой семантический шлейф. Сочетай эти шлейфы — и добьёшься нужного эффекта.

Для чего он писал? Он чувствовал себя сообщником Бога, который увидел его мир — и должен был его сохранить.

И в такой гармонии с собой — между дневных слов и ночных — Вася и жил. Пока в один день не произошло одно страшное событие — событие, с которого все началось.

* * *

Все началось с заметки об оттоке капитала. Какие-то странные движения заметил ЦБ, похожие на офшорные схемы. Замредактор газеты, Борис, курирующий финансовые заметки — сорокалетний мужчина с седой головой, хитрым прищуром барсучьих глаз, очень умный и очень ироничный — сказал, что аналогичный случай был десять лет назад. Этот дотошный редактор всегда был не удовлетворен заметками Васи и просил их дополнить «бэком» — историей вопроса, и просил его писать все новые и новые подробности в статье и при этом ее сокращать. И просьба посмотреть то, что было аж десять лет назад, ввергла Васю в тоску. Где смотреть, если тогда даже интернетом никто не пользовался?

Но Борис хитро прищурился и сказал — «иди в ту комнатку» — и указал на невзрачную серую дверь в самом конце редакции.

Вася раньше не замечал этой комнатки. А, может, и замечал, но думал, что это подсобное помещение. Что же там находится? И с неким любопытством он прошёл к двери.

Приоткрыл дверь.

Мрак.

Включил свет.

Под потолком вспыхнула лампочка.

Маленькая комнатка. Без окон. Синеватый свет. Железные полки. И на этих полках — груды газет. Сотни тысяч газет. Вася стал их осматривать. Это были газеты из разных годов, из разных месяцев, дней. Они были сшиты друг с другом в большие толстые пачки. Истлевшие и бледные.

Его так поразила эта картина — и навеяла какие-то нехорошие мысли — что он даже забыл, зачем пришёл. Синеватый свет придавал этим газетам особую мертвенность. «Какой-то морг газет», — подумал Вася и отметил, что вечером это надо записать.

Вечером все ушли — и наступила ночь.

Вася заварил себе чай и сел за написания отрывков. Он хотел описать утро в Москве, зарю или оранжевое мерцание на лбу у тренькающих трамваев. Начал печатать. Буква за буквой, слово за словом…

И остановился.

Что-то ужасно тоскливое и гнетущее сидело в нем и не давало писать дальше. Трамвай не ехал, заря не розовела.

В редакции — кромешная тишина. Ряды пустых столов и чёрных экранов. Мутно желтые лампы. Бросают на линолеум на полу блестящий свет. Коридор, в тени коридора — серая дверь.

В маленькую, тесную, как гроб, комнатку.

«Вот, что мешает мне», — понял Вася.

Он принимался что-то писать, описывать — но все образы исчезали куда-то. В центре головы ярко горела бледно-синяя лампочка — и просила, требовала ее описать.

Почему-то Васе совсем не хотелось этого делать. Он решил отделаться простыми словами — «комнатка, в которой лежали старые мёртвые газеты».

Но этого было недостаточно.

«И это все? — хитро прищурившись спрашивала комната, — Вася, какие трамваи, какая заря? Подойди, загляни в меня.

Я — суть всего».

И как ни противно ему это было, он встал. Подошёл к серой двери. Открыл ее.

И вошёл.

Мрак.

Щелк.

Вспыхнул свет.

Яркая лампочка.

Железные полки.

Бледный свет.

Стопки газет.

Нет, это не морг газет.

Вася вдруг осознал.

Это просто морг.

Из этой комнатки на него смотрела — смерть.

* * *

Она посмеивалась и говорила ему: кому нужны твои статьи и твои слова?

Ты их напишешь, а их положат на железную полку.

Ты умрешь и тебя положат на железную полку.

А потом сожгут.

Нет ни зари, ни трамвая, ни фонарей, ни света.

Есть только этот свет.

Синеватый.

Мёртвый свет.

Вася не помнил, как в тот день добрался до дома. В грохочущем вагоне ему больше ничего не хотелось описывать. Он просто приехал домой, лёг и провалился в чёрный сон.

* * *

На следующий день ему стало легче. Вася пообещал себе больше никогда не ходить в эту комнату. Он писал эксклюзив на первую полосу и общая суета редакции отвлекла его.

Но опять настала ночь.

И он снова — один в редакции.

И опять — какая-то навязчивая идея заставила его туда идти.

Он решил посмотреть страху в глаза.

Вспыхнул свет.

Голая лампочка.

Железные полки.

Снова — смерть.

И так — каждый день.

* * *