Словацкая новелла

— Гм, а что ты совершил? — спросил старшина и двумя пальцами потянул себя за нос.

— Дело в том, что он… — начал я.

— Я не вас спрашиваю, — мягко, но кратко заметил старшина, пристально взглянув на меня своими голубыми глазами. — Иди сюда.

Сын подошел. Глубоко заглянул старшине в глаза. Потом стал нерешительно рассказывать, что произошло.

В полумраке маленькой комнаты между четырьмя выбеленными стенами в тишине теплого осеннего вечера вдруг расцвел красочный, залитый солнцем садик с хитроумным фонтаном, зашумели царственные кроны деревьев, всеми красками засверкали одежды детишек и костюмы матерей — люди беспечно гуляли. Но в бетонном бассейне таилась неожиданная опасность: тридцать шесть медных кранов, увлекательная и притягивающая система трубок, похожих на маленькие, изящные и соблазнительные жерла орудий, — высокая техника! Немного смекалки, немного решимости, немного ловкости — и фонтан превратится в душ. Под большим давлением с гулом помчится вода, жерла грянут искрящимся, хрустальным залпом… и садик наполнится криком и паникой! Ну и зрелище это было! Красота!

— Гм… — мычит старшина и проводит рукой по лицу.

Сначала мне показалось, что он таким образом прячет улыбку. Но потом я понял, что он серьезно и официально размышляет. Несомненно, он подбирал параграф, соответствующий данному случаю. Соответствующие параграфы всегда ужасны.

— Ведь он еще ребенок! — испуганно воскликнул я.

— Пожалуйста, не оправдывайте его, — деловито произнес старшина, обернувшись ко мне. Он задумчиво прошелся по комнате. — Был нанесен материальный ущерб?

— Бесспорно, нет. Но если даже… то я готов…

— Я не вас спрашиваю, — ледяным тоном перебил старшина. — И вообще не мешайте официальному следствию. Я допрашиваю задержанного. Был нанесен материальный ущерб?

— Как сказать, — прошептал он. — Краны можно закрыть. Но…

— Но?

— Платья… — с сожалением пожал он плечами. — Платья и… завивка!

— Факт, — подтвердил старшина и взъерошил волосы. Он прошелся твердым шагом по маленькой комнатке и вернулся к письменному столу. Сел и несколько секунд сосредоточенно барабанил пальцами.

— А как твои дела в школе? — вдруг внимательно посмотрел он на мальчика.

— Учится он хорошо, — немедленно откликнулся я.

Старшина всем корпусом обернулся ко мне, запыхтел и проворчал:

— Еще одно слово — и я прикажу вас вывести. Ясно?

— Да, — вздохнул я.

— Что хорошенького у тебя в дневнике? — обратился он к мальчику.

Тот сразу съежился и хрипло прошептал:

— Тройка по математике и замечание, что систематически нарушаю порядок.

Я был потрясен. Тройка? И я об этом не имею понятия! Старшина посмотрел на меня, с шумом втянул воздух, но ничего не сказал.

— И один раз я не выучил стихотворение. Но оно было какое-то странное, в нем не было никаких рифм. И никто не понял, о чем оно вообще.

— Ай-ай-ай! Чем дальше, тем лучше, — сказал старшина и снова задумался. — Так что же с тобой делать? — задал он риторический вопрос, но тут же бросил на меня суровый взгляд, чтобы предостеречь от каких бы то ни было предложений. Положил свой тяжелый кулак на стол.

— Так что же с тобой делать?

Потом принял решение. Нахмурился и спросил:

— Ты пионер?

— Да, — с надеждой в голосе произнес мальчик.

— Ладно. Через месяц придешь и доложишь мне, что по математике у тебя пятерка. И что ты ведешь себя отлично. Ясно?

— Ясно.

— Дальше. В воскресенье я дежурю. Явишься сюда в четырнадцать ноль-ноль и прочтешь мне наизусть это стихотворение. Ясно?

— Ясно.

— А тройки вообще отменяются. Немедленно и окончательно. Честное пионерское?

Мальчик колебался. Вздохнул. И наконец произнес:

— Честное пионерское.

— Разойдись! — скомандовал старшина.

Он встал и проводил нас к двери. Потом взял меня за плечо и на секундочку задержал. «Вот, — подумал я, — сейчас начнется. Лекция об обязанностях гражданина, резкая, прямая критика, общественное порицание». Он наклонился ко мне и тихо прошептал:

— Представляете себе зрелище… когда там брызги летели во все стороны?.. Озорство это стопроцентное, но как идея — высокий класс! А?

Еще в коридоре я слышал его громкий, неофициальный хохот.

Мы шли братиславской теплой осенней ночью, высоко над нами были звезды и спутники, внизу — дворы и крыши, позвякивание трамваев и отдаленный звук пароходной сирены на Дунае, впереди замок Славин, а в нас живое чувство, вдруг придавшее маленькой теме огромные размеры.

— Этот милиционер был замечательный, правда? — сказал сын через некоторое время.

— Когда ты получил тройку?

— Вчера.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— А когда? Разве ты меня спрашивал? Ведь тебя никогда нет дома.

Сады шумели и благоухали, а из окон доносилась передаваемая по братиславскому радио и прерываемая помехами викторина.

Перепуганная мать ждала нас у калитки.

— Как все прошло? — спросила она шепотом.

— И педагогика, — строго принципиально заявил я, — имеет свои границы.

Должен сознаться, что совершенно не знал, что хотел этим сказать.