Словацкие повести и рассказы

Желая побольше разузнать о Магдалене, я поддерживаю разговор и осведомляюсь, кто она такая. Жена Запоточного — объясняют мне. Как бы между прочим спрашиваю, хороша ли она собой, молода ли, хотя и сам знаю, сколько ей лет и как она прекрасна. Вопросы я задаю только для того, чтобы расшевелить моих попутчиков и слово за слово вытянуть из них все, что им известно. Говорят, писаная красавица была, когда к мужу переехала, а теперь будто подменили.

Любопытствую, что тому причиной — нужда или работа, — и тоже закуриваю, внимательно следя за выражением их лиц.

— Он во всем виноват. Поедом ест ее, окаянный, — отвечают они в сердцах. — Бывало, прежде, покуда в парнях ходил, все девки по нем сохли, а Магдалене завидовали, а нынче — ни-ни, поняли, что зверь мужик. Хуже всего то, что запивать стал.

— Ума не приложу — и чего ему дались эти кони? — обронил тот, что до сих пор отмалчивался.

— Какие кони? — подхватил я.

— Да тут целая история! — воскликнул мой сосед справа.

И они пустились сплетничать, как старые бабы, которые только тем и живут. Впрочем, я не винил их, зная от корчмаря, что вся деревня только об этом и толкует. Что ж удивительного, если и мужикам захотелось отведать клубнички, выращенной самыми бойкими на язык огородницами!

Каждый внес свою лепту, чтобы подробнее ознакомить меня со всеми событиями.

Начали они так.

На Ивана Купалу, когда все ушли в горы костры жечь, Магдалена, будто спуталась с каким-то бродягой (слово «бродяга» больно кольнуло меня), который пообещал ей вернуться, как только поставит хату. Они сами не очень-то верят этаким вертопрахам и готовы об заклад побиться, что больше она его не увидит. Но он так задурил Магдалене голову, что бедняжка до сих пор его ждет. Оно, конечно, все домыслы, сама Магдалена — об этом ни гугу. Одни жалеют ее, другие корят.

— Эх-ма, — перебивает рассказчика бывалый с виду мужик, — я всегда говорил — богатство еще не все. Что с него толку? Последней собаке на деревне и то слаще живется.

— Это верно, — соглашаются остальные.

Я напоминаю им, что они еще и словом не обмолвились о лошадях.

Крестьянин, стоящий по правую руку от меня, снова опережает других.

— Говорят, будто тот бродяга должен воротиться с тремя гнедыми; где их привяжет — там они с Магдаленой, дескать, и встретятся.

— Не верю я в россказни, — перебивает его другой. — Откуда бродяге трех коней взять?

— Оно конечно.

— Чего не наобещаешь красивой девчонке!

— Особенно если зелена еще.

— Как это ему, чертяке, в голову пришло?!

— Должно, стреляный воробей.

— Ишь как хитро придумал про дом в Турце!

— Что ни говори — ловко он ей наплел про гнедых.

— Эти вертопрахи знают, кому что посулить.

Они еще долго перебрасывались подобными репликами.

Наконец я отважился возразить: а кто знает, не остановится ли в один прекрасный день у ворот Запоточного незнакомый человек с тройкой гнедых?

— Как же!.. Держи карман шире… — потешались они надо мной, — знаем мы таких.

Несмотря на то, что на языке у меня вертелось множество веских доводов, не в моих интересах было переубеждать этих людей. Напротив, я не хотел выдать себя ненароком, и потому умышленно пустился в расспросы насчет леса вообще и делянки Запоточного в частности. Собеседники сочли меня солидным покупателем и назвали примерную цену делянки, советуя на бо́льшую не соглашаться. Я сделал вид, что весьма признателен им.

Разговаривая, мы дошли до косогора, где дорога разделялась.

Те, что были с кирками и заступами, сворачивали в одну сторону, старик — в другую. Меня же они послали напрямик, через бугор — дескать, я как раз выйду к Окружинам, где пашут Запоточные.

На том мы и расстались.

Мы расстались, но, когда артель скрылась за пригорком, я окликнул моего старика.

— Есть немного курева, могу угостить, — предложил я ему; старик воротился, я достал из кармана кисет и протянул ему, чтоб он набил себе трубку. То был душистый болгарский табак, который привез мне с юга торговец лошадьми. Старичок очень ему обрадовался.

Вот как приходится располагать к себе людей, когда хочешь что-нибудь выведать у них. Дело в том, что мужики так и не рассказали до конца историю с лошадьми. Старик же за табак наплел такого, что я уж было заподозрил, не из благодарности ли он измышляет свои небылицы.

Он рассказал мне, будто Запоточный накупил много лошадей, одна другой норовистее. Кусаются, лягаются, артачатся в упряжке. Смельчаки и те боятся к ним приблизиться. А Яно, мол, заставляет Магдалену давать им корм и поить. Она вся в синяках ходит. Слушок такой, будто он мстит ей за то, что она ждет парня с тремя гнедыми.

— А что Магдалена? — спрашиваю дрогнувшим голосом. Но, боясь выдать себя, сдерживаюсь усилием воли.

— Покорно все терпит, никогда никому не жалуется, — говорит старик как о чем-то само собою разумеющемся и с наслаждением попыхивает трубочкой.

— Бедняжка, — вырывается у меня, потому что я не в силах молча перенести ожившую боль.

Предлагаю старику присесть отдохнуть у обочины.

Садясь, он отзывается на мои слова: