Словацкие повести и рассказы

— Есть один-единственный выход, угодный богу. Мы пригласим Запоточного, и вы поклянетесь ему честью своей и совестью, что уедете отсюда и никогда не возвратитесь… Дескать, навеки отрекаетесь от Магдалены.

Что и говорить — его слова обрушились на меня, как топор. Меня словно четвертовали. Немалых усилий стоило мне побороть себя, взять в руки.

Я не имел права думать о себе — ведь речь шла о судьбе Магдалены!

С решимостью посмотрел я в глаза духовному пастырю.

— Так что же, сын мой? — Он ждал ответа.

И я ответил скрепя сердце:

— Пусть будет так. Ради ее счастья я готов страдать, и да будет оно столь же велико, как моя тоска по ней.

Священник растроганно пожал мне руку в знак того, что удовлетворен моим мужественным ответом.

Не мешкая он послал церковного служку к Запоточному.

Я тоже поставил условие: Запоточный должен пообещать, что никогда не обидит Магдалену и станет жить с ней по-людски.

Едва мы условились об этом, как возвращается посланный, но один, без Яно.

Газда велел передать: он никому не позволит вмешиваться в свои семейные дела, а с Магдаленой будет обращаться так, как она того заслуживает.

Священник нахмурился. Взгляд его помрачнел, губы сжались. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил. Качая головой, священник назвал Запоточного пропащим человеком, а его родителей — несчастными. Они, мол, пришли бы в ужас, доведись им узнать, каков их сын.

— Я хотел добра, — заключил он. — Благодарю вас за доверие. Я этого не забуду.

Мы еще немного посидели, затем явились прихожане крестить ребенка. Новорожденный лештинец надрывался на руках у крестной матери. Мы поднялись.

Священник просил меня пока в Турец не уезжать. Немного выждать, если время позволяет. Авось Запоточный одумается и согласится все трезво обсудить. А нет — так он пригласит его сестру и попросит ее воздействовать на брата. Она добрая и благородная душа, совсем непохожа на Яно.

Я остался в Лештинах.

Магдалена медленно поправлялась.

Я нашел в окружном городе врача и просил его оказать Магдалене необходимую помощь.

Там я снова встретил своего знакомого с усиками. Меня крайне удивила его осведомленность. Обо всех перипетиях он рассказывал с такими подробностями, словно побывал не только в Лештинах, но и в доме Запоточного. Оказывается, к ним ходит из Лештин одна женщина, которая всякий раз что-нибудь да сообщит о Магдалене.

— Женщины любят посплетничать, — смеялся он, — особенно о таких делах.

Я кивал и слушал его.

— Как видите, я знаю о ней все. Да и о вас кое-что слыхивал.

Он снова засмеялся, но как-то загадочно, а потом лукаво глянул мне в глаза.

Не дожидаясь вопроса о том, что именно он слышал, мой щеголь продолжал:

— Притворялись, будто вам ни до чего дела нет, а сами подрались с Яно в Окружинах. — Он снова подмигнул мне. — Стоило ли? Неужто она до сих пор такая же красавица? Удивляюсь вам, зачем вы сбиваете с толку замужнюю женщину? Да, ведь вы с детства в нее влюблены. Хотя вы и умолчали об этом, но мне все известно. Должно быть, вы с характером, коли так упорно добиваетесь своего. Я тоже вроде вас, но мне проще — живу-то я поблизости от нее… Да, чуть не забыл! В конце месяца уезжаю на венгерскую границу. Кланяйтесь Магдалене. Жаль, что она досталась этому извергу. Осторожный, подлец, а то я бы поучил его уму-разуму. Знаете, ведь он обесчестил Магдалену, вынудил пойти за него. Негодяй! Силой взял. Я думал, повешусь, когда узнал. Хитро придумал. Ей и в самом деле из-за всего этого пришлось стать хозяйкой в его усадьбе — не то сраму было бы не обраться. А на шестом месяце послал ее к своим окаянным лошадям. Вы знаете, что она родила преждевременно? Мерзавец!

— Знаю, — отвечаю я, разделяя его негодование.

— Мерзавец и дикарь, — повторяет он, дрожа от ярости. — Осквернить такую красу!

Он умолкает, задумывается. Взгляд его рассеянно блуждает по городской площади, где поблескивают лужи. Мой спутник перешагивает через одну из них и, споткнувшись о камень, подбивает его носком ботинка. Я почувствовал, что за последнее время он как-то внутренне сник — нет в нем былого задора, да и шутки утратили остроту, хотя он по-прежнему хорохорится и подтрунивает.

— Вы чем-то расстроены, — говорю я.

— С чего вы взяли? — вскидывает он на меня глаза.

— Если не секрет — что вас печалит?

— Мало ли… — получаю уклончивый ответ.

— Полагаю, я заслуживаю вашего доверия.

— Может быть, — осторожно подбирает он слова, — но коли непременно хотите знать, расскажу вам все.

— Говорите же.

Без дальнейших церемоний он сознался мне, что расстроен из-за меня. Дескать, он ума не приложит, как я ухитрился поначалу провести его, тогда как играл во всей истории главную роль.

Даже когда мы встретились у моста несколько дней назад, я делал вид, что меня это вовсе не интересует. А потом, мол, показал черт рожки. Он и сейчас понятия не имеет, что у меня на уме, но одно ему ясно как божий день: его намерения теперь ни к чему.

— Какие же намерения? — любопытствую я.

— Мне хотелось помочь Магдалене, но вижу… и тут я лишний.