Словацкие повести и рассказы

Он собирался помочь Магдалене, не подозревая, что она любит меня. Словом, хотя он и уверял прежде, что охотно уступил бы мне Магдалену, но убедился, что уступать-то нечего. Все обстоит совсем не так, как он себе представлял. В результате же — Запоточного он просто ненавидит, а Магдалену ревнует ко мне.

Я уверил его, что нелегко и тому, к кому он ревнует, и тому, кого ненавидит. Быть может, и мне и Запоточному вдвойне тяжело. Запоточный наверняка казнится и испытывает адовы муки.

— Так ему и надо, негодяю, — воскликнул он и погладил свои усики, — чтоб гореть ему в геенне огненной!

— Стоит ли его так клясть? — сказал я, но мои слова только подлили масла в огонь.

— Вы знаете, что он вчера выкинул? — продолжал мой собеседник вне себя от гнева, не выходя, однако, за рамки приличий. — Впрочем, вы живете в Лештинах и, разумеется, в курсе дела.

Я сослался на то, что выехал из Лештин рано утром и потому не догадываюсь, о чем речь.

— Тогда слушайте, — и он принялся рассказывать.

Та самая кумушка, которая бывает у них в доме, говорила, будто Магдалена настолько уже окрепла, что стала выходить во двор и в сад. Хотя она по-прежнему слова худого не скажет о муже, но от людей ничего не утаишь.

Чьи-то досужие уши слыхали, как она жаловалась священнику, что шагу ступить не может — в каждом ее движении Яно усматривает злой умысел. Мол, надеялась, что муж изменится после того, как она чуть не умерла, а он опять за старое. Лошадей по-прежнему истязает. Стоит им только услышать его шаги, как они начинают дрожать. Теперь он и сам боится к ним подходить. А нынешней ночью сорвался с привязи и убежал конь, которого он едва не убил в Окружинах. Деревенский сторож поймал его и привел назад. Так Запоточный подозревает Магдалену — она, дескать, отвязала жеребца и подает условный знак своему бродяге.

— Извините, что назвал вас бродягой, — оправдывается малый, — но Запоточный именно так и выразился.

— Не за что извиняться, — отзываюсь я с нарочитой любезностью, — на такие пустяки я не обижаюсь, не услыхать бы чего похуже.

Он принужденно усмехнулся и провел пальцем по тонким усикам, похожим на тесьму, прилепленную к верхней губе.

Наша беседа как-то сама собой оборвалась — больше говорить было не о чем. Надо отдать должное — своей осведомленностью молодец вторично оказал мне неоценимую услугу. Ведь мне так важно знать, что произошло у Запоточных этой ночью.

В порыве благодарности я крепко пожал ему на прощанье руку, желая скорейшего исцеления душевных ран на новом поприще близ мадьярской границы.

Итак, история с лошадьми продолжается.

Яно — порочный, конченый человек, исправить его не в силах ни близость такого ангела, как Магдалена, ни страх перед расплатой. Значит, и впредь нужно быть начеку, чтобы вовремя прийти на помощь Магдалене.

Я поспешил покинуть городок, дав себе слово больше не отлучаться из Лештин. Тотчас по возвращении я намеревался навестить священника и сестру Запоточного, о которой слышал самые лестные отзывы. Пора положить конец бесчинствам Яно. Нельзя бросать Магдалену на произвол судьбы. На худой конец, придется попросить родителей, пусть заберут ее домой. Впрочем, я надеялся, что священнику удастся поговорить с сестрой Запоточного, облегчить участь Магдалены.

Прошло несколько дней.

В корчме на стене висел календарь с крупными черными цифрами. Глядя на него, я высчитывал по пальцам, давно ли уехал из Турца. Под тиканье ходиков думал о том, что арендованное поле давно дожидается моих рук и, пожалуй, пора возвращаться.

Хозяйка протирала забрызганные дождем окна. Корчмарь пошел задать овса трем моим коням, которые, должно быть, тоже с нетерпением ждали отъезда. Словно в заточении, стояли они на конюшне. Несколько раз мы чистили их и выпускали погулять во двор, но я знаю — они томились без дела.

В тот день в городке была ярмарка.

Не успела хозяйка покончить с окнами и затворить их, как в корчму ввалилась целая ватага мужиков. Хозяина еще не было, и я помог ей разнести кружки. Мужчины, возвращаясь с ярмарки, завернули в корчму промочить горло. Расположившись за столами, они развязали узелки с остатками снеди, и корчма заблагоухала колбасами и превосходным копченым мясом.

— Откушайте с нами, — предложил мне мужичок, и я узнал в нем одного из тех, что направлялись чинить дорогу, когда я шел к Запоточным в Окружины.

Чтобы не обидеть их, отрезаю себе кусок колбасы.

— Хлебушка-то, что же вы… — угощают они меня.

Отрезаю и хлеба.

— Знатный, — нахваливают крестьяне, — из своей ржи.

И все как по команде начинают хвалить добрую оравскую землю. Я-то знаю, что с турчанской ей не сравниться, но омрачать их радости не хочу. И даже, к удовольствию мужичков, добавляю, что и мне нравятся их земли. Кабы, говорю, не усадьба в Турце, не задумываясь поселился бы здесь.

— У вас усадьба? — удивляется сначала один, а за ним и другие.

— Усадьба, как и у любого из вас.