Словесное древо

камень. Судьба моя — стать столпом в храме Бога моего и уже не выйти из него, пока

не исполнится всё.

Май 1924 Ленинград

46

45

Бедные критики, решающие, что моя география — «граммофон из города»,

почерпнутая из учебников и словарей, тем самым обнаруживают свою полную

оторванность от жизни слова.

ее

* рарlb — папа (фр.).

Лучше телят пасти, чем сидеть в канцеляриях, плевать чернилами и рассыпаться

цифирной трухой. Под одним выпросить, под другим - съесть, что подали из первого,

менее унизительно и вовсе не обидно. Чернильная слюна обиднее.

Июнь 1924

48

Кто Фета не чувствует да не любит, тот не поэт.

1924 или 1925

49

Слушал Россию, какой она была 60 лет тому назад, и про царя и про царицу слышал

слова, каких ни в какой истории не пишут, про Достоевского и про Толстого - кровные

повести, каких никто не слышал... удары Царя-колокола в грядущем... парастас о

России патриархальной к золотому новоселью, к новым крестинам...

В углу горницы кони каким-то яхонтовым, вещим светом зарились, и трепыхала

большая серебряная лампада перед образом Богородицы.

20 марта 1925

50

«Столп и утверждение Истины» П. Флоренского - дивная, потрясающая книга.

Никогда в жизни не читал более близкого моему сердцу писания! Читая ее, я очищаюсь

от грехов моих.

<1925>

51

Вот уж кого я не люблю из прозаиков, так это Вересаева. А 1а Ка-рабчевский в

литературе, «без божества, без вдохновенья, без звуков сладких и молитв».

Был у меня Львов-Рогачевский... такая серость, такая скудость — дышать около

человека нечем.

<1925>

53

Был с П. А. Мансуровым у Кузмина и вновь учуял, что он поэт-кувшинка и весь на

виду и корни у него в поддонном море, глубоко, глубоко.

<1925>

54

Не в чулке ли нянином Пушкин Обрел певучий Кавказ?!

Вот подлинно поэтическая капля, хотя и беззаконная.

Стихи Рождественского гладки, все словесные части их как бы размерены

циркулем, в них вся сила души мастера ушла в проведение линии.

Не радостно писать такие рабские стихи.

Июль 1925

55

Когда я начинаю говорить с Ахматовой, она начинает волноваться, кричать высоким

фальцетом, чувствуя, что я попадаю в самую точку, понимая как никто всю ее

женственность.

1925 или 1926

56

Пошел в «Круг» спросить у Вронского, будет ли издана моя книга «Львиный хлеб»?

Вронский съежился, хитро прибеднился:

46

— Да, знаете, говорит, человек-то вы совсем другой...

— Совсем другой, отвечаю, но на что же вам одинаковых-то че-ловеков? Ведь вы не

рыжих в цирк набираете, а имеете дело с русскими писателями, которые, в том числе и

я, до сих пор даже и за хорошие деньги в цирке не ломались.

Ответ Вронского:

- А нам нужны такие писатели, которые бы и в цирке ломались и притом

совершенно даром.

1925 или 1926

57

Накануне введения 40-градусной Арский Павел при встрече со мной сказал: «Твои

стихи ликёр, а нам нужна русская горькая да селедка!»

1925 или 1926

58

Почувствовать, обернуться березкой радостно и приятно, а вот с моими чудищами,

как сладить? Жуть берет, рожаешь их и старишься не по дням, а по часам.

1925 или 1926

59

Размер «Ленинграда» взят из ощущения ритма плывущего корабля, из ощущения

волн и береговых отгулов, а вовсе не из подражания «Воздушному кораблю»

Лермонтова.

1925 или 1926

60

Н. Тихонов довольствуется одним зерном, а само словесное дерево для него не

существует. Да он и не подозревает вечного бытия слова.

1925 или 1926

61

Мужики много, много терпят, но так не умирают, как Есенин. И дерево так не

умирает... У меня есть что вспомнить о нем, но не то, что надо сейчас. У одних для него

заметка, а у меня для него самое нужное — молитва.

Меня по-есенински не хороните, не превращайте моего гроба в уличный товар.

<1926>

63

А Сереженька ко мне уж очень дурно относился, незаслуженно дурно — пакостил

мне где только мог.

<1926>

64

В последний вечер перед смертью Есенин сказал: «Ведь все твои стихи знаю

наизусть, вот даже в последнем моем стихотворении есть твое: "Деревья съехались, как

всадники"».

<1926>

65

Есенин учуял, что помимо живописи Богданова-Бельского («Газета в деревне» и т.

д.) в поэзии существуют более глубокие, непомерные и величавые краски и что такие

мазки, как «С советской властью жить нам по нутру, теперь бы ситцу и гвоздей

немного...» — сущие пустяки рядом с живописью Тициана или Рембрандта в «Св.

Себастьяне».

Каким-то горящим океаном, горящими лесами и заклятыми алатырь-камнями

отделены эти два мира цвета и поэзии один от другого.

Пройти невредимым сквозь горящую страну, чтобы прийти хотя к «Трем пальмам»

Лермонтова с их студеным ключом под кущей зеленой, у Есенина не хватило крепости,

47

и сознание, что вопли в пустыне уже не вернут отлетевшую душу, — перешло в

нестерпимую жажду угомонить себя наружно хотя бы веревкой.

<1926>

66

Есенин мог вести себя подходяще только в кабацкой среде, где полное извращение

и растление.

Март 1926

Есенин не был умным, а тем более мудрым. Он не чувствовал труда в искусстве и

лишен был чувства благоговения к тайнам чужого искусства. Тагор для него дрянь,

Блок — дурак, Гоген не живописен, Репин — идиот, Бородина он не чуял, Корсаков и

Мусоргский ничуть его не трогали.

Всё ценное и подлинное в чужом творчестве он приписывал своему влиянию и