Словесное древо

кричу я, - что Вы здесь делаете?» -«А вот, Коленька, сторожу виноград — идет гроза, а

я смотрю, чтобы не побило виноград». — «Как же мне к Вам прийти, забор-то высок?»

— «Нет, Коленька, без пропуска сюда нельзя». После долгой мольбы о пропуске

маменька дает одному из голубей белую записку. Голубь берет ее в клюв и,

поднявшись, перелетает через забор. Но я никак не могу поймать его. После очень

64

долгих усилий мне удалось взять из клюва пропуск, и я при этом поранил руку; когда я

раскрыл ладонь, она была вся в крови.

Я со стоном проснулся, потрясенный, и почувствовал приближающееся

мученичество...

1931-1932

ТРЕТИЙ СОН

Иду по широкой площади из белого мрамора. Кругом простор, безлюдно; лишь

далеко впереди виднеется группа из семи лиц. Я спешу присоединиться. Подходя

ближе, с удивлением вижу, что это некие существа человеческого вида, но очень

высокие, в древних плащах — все белого цвета — и с какими-то измерительными

приборами. Среди них — очень величественная, необычайной красоты Жена, к

Которой все обращаются с особенным почтением. Впереди видна громадная церковь-

собор, тоже из белого, чистейшего мрамора. По такой же мраморной и очень широкой

лестнице входит в необъятного размера храм эта группа, находящаяся значительно

впереди меня. Потом вошел и я и был необычайно поражен внутренним устроением

этого совершенно особого храма: стены были не из кирпича или камня, или какого-

либо строительного материала, а из художественных изделий человеческих рук разных

окрасок, совершенно различных по значению и оформлению, не похожих ничем одно

на другое по виду и содержанию: одни из драгоценных камней, другие из различных

металлов, из дерева, бархата, шелка, кружева, вышивки, живописи и проч<их>

творческих художественных оформлений. И все они заключены в золотые

четырехугольные рамки - каждая отдельно, а спаянные все вместе составляли одно

целое - стены храма. И еще одну особенность имел этот храм: он был бесконечен,

стены его раздвигались по мере продвижения. Группа особых существ как бы делала

смотр этим изделиям по указанию великой Жены и, определив оценку, оформляла

золотой рамой еще не вошедшие в общую спайку изделия. Окончательное утверждение

исходило от величественной Жены, перед Которой все преклонялись. Получив Ее

утверждение, старший, имевший в руках особый инструмент (похожий на циркуль),

делал взмах этим инструментом с четырех сторон — и появлявшаяся золотая рама

увековечивала это изделие: труд жизни определенного человека. Появлялась и надпись

его имени. И мне стало понятно: пострадавшие до крови имели все изделия рубиновые.

И вдруг услыхал я и свое имя. Я как-то сразу понял, что говорят обо мне. Старший

сказал: «Владычица, вот работа раба Твоего Николая». Я поспешно приблизился

посмотреть (меня как бы никто не замечал) — и увидел изображение избы —

тончайшей резной работы по дереву. Окошечко и на нем белый голубок, в клюве

которого было сердце человека из рубина. Всё тончайшей художественной работы

-резьбы по дереву.

Владычица ничего не ответила, а когда к Ней он снова обратился, — она сказала

тихим чудным голосом: «Да, но у него сердце еще не готово...»

Я проснулся в восторге и в каком-то недоумении...

1931-1932

ЧЕТВЕРТЫЙ СОН

Иду по безбрежному ледяному полю-пространству. Полная тьма. Натыкаюсь на

какие-то небольшие кочкообразные глыбы, издающие вопли, стоны. Наклоняюсь,

ощупываю и с ужасом узнаю человеческие головы, рассеянные по необозримому

ледяному пространству. Эти стоны сливались в какой-то потрясающий гул, рев.

Ощупываю и разбираю, что все тело погружено в ледяную, замерзшую, скованную

плотную массу — по плечи. И лишь на поверхности - полузамерзшая голова с

непередаваемо страдальческими глазами, открытым ртом, с перекошенными

смертельной судорогой губами и всем лицом. Волосы стояли дыбом вокруг головы,

65

твердо замерзшие, и казалось, что это вокруг огромные терновые венцы. Зубы

оскалены в великом неестественном напряжении. Куда бы я ни поворачивался, желая

бежать из этого ада, — всюду была одна картина сплошного нечеловеческого страдания

— все головы были в одном положении, как кочны. Я всё еще старался бежать и

внезапно наткнулся на какой-то знакомый взгляд, такой же непередаваемо ужасный. И

я узнал... Я узнал одного из моих собратьев-поэтов, погибшего от собственной руки, по

своей упавшей до бездны воле... Он тоже узнал меня, умоляюще кричал о помощи —

но я сам изнемог в этом мертвяще-ледяном вихре... Я опустился на колени и, весь

скованный судорогой, проснулся... Я его узнал...

1931-1932

ПЯТЫЙ сон

В другой раз я видел тоже близкого мне поэта, который дошел до полного

разложения своего внутреннего мира, — такого светлого, радостно-красивого в ранней

юности, но не устоявшего перед соблазнами жизни, перешедшего в разгул и

развратность, — и Светлое Творчество его покинуло; он не сумел победить испытаний,

необходимых для дальнейшего продвижения по высокой лестнице творческих

откровений - и тоже упал и разбился...

Я вижу себя в глубокой подземной пещере — тьма... Я стою и точно чего-то жду —

и вот слышу, доносятся неистовые крики, всё приближающиеся, всё ужаснее,