Словно ничего не случилось [litres]

Я не успела додумать эту мысль, потому что услышала, как дверь на террасу приоткрылась, и в проеме возникла Соня в шелковой пижаме, расшитой серебряными звездами. Очевидно, она только проснулась: на щеке виднелись две глубокие складки, оставшиеся от подушки. Припадая на одну ногу, она прошла мимо нас, словно мы были частью ее сна, и, не говоря ни слова, налила лимонада из графина.

– Такая ты мне нравишься больше, – хмыкнула Мередит. – Если бы я знала, что эти таблетки так на тебя подействуют, купила бы с запасом.

Соня угрюмо взглянула на мать, а потом на меня, глотнула лимонада и плюхнулась в кресло так тяжело, словно прожила целую жизнь.

– Это мы убили Фрейю, – тихо произнесла она, и я услышала, как кусочек льда в ее стакане с резким звуком раскололся надвое.

Я вздрогнула. Мередит ошарашенно уставилась на дочь, в глазах ее плескался неподдельный ужас.

– Соня, что ты такое говоришь?

– Мы слишком много от нее хотели. Разве не так, мама? Давай не притворяться перед Эммой, кажется, она классная девчонка и не заслуживает очевидного вранья. Мы набросились на Фрейю, потому что нам всем было от нее что-то нужно. Каждому свое, разумеется. Но нельзя требовать от человека того, что он не может дать. Ожидания, которые ты не можешь оправдать, больно ранят, – проговорила она, – очень больно.

– Ты же не всерьез, – произнесла я утвердительно.

Она неопределенно качнула головой, словно находилась под гипнозом.

– Разумеется, нет. Никто ее и пальцем не тронул. Но убить можно и без этого, не так ли?

Соня повернулась ко мне и припала подбородком на сложенные перед лицом ладони. Темные глаза ее казались усталыми, а лицо без макияжа чуть удивленным.

– Мама думает, что поняла о Фрейе все, – пробормотала она, глядя как будто сквозь меня. – Она считает, что взяла ее под свое крыло, как и всех нас, так она реализует свой материнский инстинкт. Только он развился у нее на три десятилетия позже, чем было нужно. – Она хмыкнула. – Но все это неважно, я хочу сказать, неважно, что говорит мама, важно то, что при этом ощущала Фрейя. Она ведь была другой и не нуждалась в опеке, как мы. Она никому не позволила бы командовать собой, указывать, что ей делать, кем быть. Она умела не бояться правды, хоть со стороны так и не казалось.

– Не бояться правды?

Соня хмуро посмотрела на меня, и внезапно кривая ухмылка пробежала по ее губам.

– Когда тебе плохо, а другие говорят, что хорошо, это неправда. Простая истина, но для того, чтобы понять ее, нужно спросить себя: зачем этим людям лгать? Какая у них цель? – Она ухмыльнулась горячечной улыбкой и снова посмотрела на меня с каким-то совершенно нетипичным и жалким выражением лица. – Мы убили ее. Не буквально, конечно, но мы запросили слишком большую цену за собственное благополучие. Она просто не смогла бы с нами рассчитаться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знала, что особи земляных ос никогда не видят собственного потомства? Они зарывают свои личинки в землю и кладут рядом с ними несколько полумертвых насекомых, чтобы, когда личинки проснутся, им было чем поживиться. Мне кажется, этот метод воспитания – именно то, к чему всегда стремились в этом доме. Нас вырастили ленивыми. И в то же время мы самые трудолюбивые дети на всем земном шаре. – Она с горечью хмыкнула. – Никто из нас никогда не бывал голоден. Тем не менее нами правит голод свободы. Наша кровь течет лишь вполсилы, только чтобы поддерживать жизнь. Вот почему так сложно смотреть на того, кто не боится собственных желаний, не правда ли, мама? – Мередит в ответ смерила дочь свирепым взглядом. – Фрейя не могла иметь детей, и мама права, она много лет знала об этом и ни с кем не делилась своей тайной.

В ответ я нахмурилась.