– Да, она знала, – продолжала Соня. – Что с того, что она не сказала об этом ни тебе, мама, ни Лео? Она не определяла себя с
– Я думала, что она любила его.
– Только не Тревора. – Соня усмехнулась.
– О ком ты говоришь? – пробормотала я.
Мередит Мэтьюз не отрывала пристального взгляда от дочери.
– О Дилане, разумеется, – буднично произнесла Соня и зевнула, не заметив, как я вздрогнула, словно меня обдало могильным холодом.
Неужели Фрейя рассказала ей обо всем? Я почувствовала, как в груди стал медленно растекаться болезненно-ядовитый жар. Я не могла поверить, что с губ Сони действительно слетело это имя, наше с Фрейей заклинание, оберег, поделенное на двоих. Оторопев, я смотрела на Соню, ожидая новых откровений, но мысли ее летали где-то далеко, было очевидно, что она не знакома с Диланом лично и не знала о моей роли в этой истории. Для нее это был просто «дилан» – вот так, имя нарицательное, просто парень, которого любила ее подруга и которому не повезло трагически погибнуть.
– Она жила с Диланом и, кажется, любила его даже слишком сильно. Однако она все же как-то сумела подняться после его смерти. Я и говорю: Фрейя всех нас заткнула бы за пояс! Я бы так не смогла. Если бы я потеряла Лео, я бы просто перестала что-либо чувствовать и мне было бы совершенно все равно, что станет со мной дальше.
– Что, прости? – вернулась я к реальности.
– Я говорю, что не смогла бы вернуться к жизни, если бы потеряла Лео. – Язык у Сони сильно заплетался, похоже, таблетки все еще действовали.
– Куда тебе стоит вернуться, так это в свою комнату, – ледяным голосом проговорила Мередит и резко поднялась со своего места. Она протянула руку к дочери, намереваясь помочь ей встать, но Соня развязно отмахнулась, даже не удостоив мать взглядом.
– Все думают, что я без ума от лошадей. Что я торчу там от зари до ночи, потому что жить не могу без очередного кубка. Что мне нравятся хруст ключицы, сотрясение мозга и сломанные ребра. Да, Эмма, лошади и всадники смотрятся красиво только на фотографиях. Когда летишь мордой вниз, зрелище так себе. Впрочем, ты и так это видела. – Соня припала на руки и шумно вздохнула. – Просто моя мама не выносит правды, понимаешь? И никогда не выносила. Вся правда, что устраивает ее, должна быть такой же чистой, как этот дом. Знаешь, что она сказала, когда я была маленькой? «Взросление – это в том числе умение отказаться от игрушек, дорогая». Мне было шесть лет.
– Эмма, не слушай, это все таблетки, – пробормотала Мередит. Тем временем Соня, пошатываясь, подошла к краю террасы, а потом, опасно покачнувшись, сделала оборот на голых пятках и посмотрела на нас, напоминая маленькую девочку, которая хочет противостоять взрослым, но заранее знает, что ей не выстоять в этой борьбе.
– Я говорю о том, что, когда Фрейя пропала, вместе с ней пропала и наша связь. Она предала всех нас, но не мне судить ее. Да, мы хотели, чтобы она родила, но она сама решила, что ей нет здесь места.
Соня едва держалась на ногах.
– Поэтому, Эмма, да, это мы убили ее, – громко сказала она. – После того, как мать и Лео поняли, что она не подарит им наследника, она для них умерла.
Злой рок невидим. Чаще всего он настолько абстрактен, так неспешно наступает, столь растянут во времени, что нет сил уловить его угрожающее дыхание, и когда оно настигает, сокрушающим ударом бьет по основанию, остается только держаться изо всех сил и надеяться, что удача, благоволившая тысячи лет, не отвернется и сейчас.