Словно птица

Мама сворачивает на парковку у школьного футбольного поля. В машину забирается Джек. В этот раз я даже не смотрю, не идет ли за ним Кроуви, сижу с опущенной головой. Думаю о папе, который ждет меня в больнице. Мне ужасно стыдно. Чем дальше от него мы уезжаем, тем хуже мне становится. Кажется, будто сердце растягивается, как резина: одна половина его тут, а другая — там, с папой. Будто сейчас во мне что-то лопнет.

Глава 29

На следующий день я беру с собой все рисунки лебедя, которые сделала накануне, и показываю папе. Потом, достав телефон, открываю и снимки птицы. Папа уже не такой бледный и сидит на кровати. Кажется, он не сердится на меня и даже не расстроен.

— Прости за вчера, — мямлю я.

Он выглядывает из-за листков бумаги.

— Да ну, отлично, что вчера ты успела сделать эти рисунки, — говорит он. — Очень красиво.

Удивленная, я забираю у папы свои наброски.

— Мы изучаем полет на уроках рисования, — объясняю я. — Я собираюсь сделать модель летательной машины, типа как у Леонардо да Винчи, но у моей в основе будут лебединые крылья. И сначала нужно было их нарисовать.

— Трудное дело. Крылья так сложно устроены. — Папа наклоняется ко мне и берет меня за руку. — Как бы я хотел тебе помочь…

Я вспоминаю, как много раз он помогал мне со школьными проектами и сколько хороших оценок я получила благодаря ему.

— Тебе бы точно хорошо удалась летательная машина, — говорю я.

Он смеется, но не своим обычным громким смехом, а как-то тихо и немного грустно.

— Думаю, сейчас мне и самому такая пригодилась бы.

Он тяжело вздыхает и поворачивается к окну. Небо совсем белое, словно лист бумаги. Мне хочется сказать что-нибудь такое, что поможет папе хоть на время забыть о больном сердце. Так что я принимаюсь рассказывать о происшествии на озере. А тем временем слежу за его лицом.

— Она неслась за мной, — шепчу я. — По всему озеру.

Папа цепляется своим мизинцем за мой; мы всегда называли это «рукопожатием феечек».

— Я думаю, лебедю просто интересно, — мягко говорит он. — Не о чем беспокоиться.

Мне хочется поспорить с ним, объяснить, как птица смотрела на меня, как взметала надо мной свои крылья, но у папы такой уставший вид, что я не решаюсь.

Вместо этого киваю и говорю:

— Может быть.

Возможно, он прав. Вдруг лебедю правда просто интересно, а я навыдумывала себе всякое. Я достаю перья, которые взяла на озере, и протягиваю папе. Он осторожно берет их и разглаживает, как будто они драгоценные.

— Какие красивые, — шепчет он, проводя по перьям кончиками пальцев. — Даже сами по себе как произведение искусства.

Папа изо всех сил старается приподняться еще немного, тянется ко мне и говорит:

— Знаешь, эти летательные машины на самом деле не могут летать. Те, в которых за основу берут птичьи крылья.

Он улыбается, и в этот момент я вижу в нем привычного мне папу: он заинтересован в моем школьном проекте даже больше, чем я.

— Моя модель не обязана летать по-настоящему, — говорю я и склоняюсь к изголовью, чтобы поправить подушки. — Но все-таки почему эти летательные машины не летают?

Подавшись ко мне, папа шепчет:

— Потому что люди — не птицы.

Я с улыбкой отстраняюсь.

— Да, я это уже поняла, спасибо.

— Нет, — он хватает меня за руку, — в этом и проблема. Для того чтобы модели да Винчи заработали, нужно, чтобы у человека, который их использует, были такие же мышечная сила и координация движений, как у птицы. Но у нас всего этого нет.

Я продолжаю улыбаться.

— Потому что птицы совершенно невероятные, да?

Он тоже улыбается.

— Вроде того. Но еще у них полые кости, огромные сердца и больше мышц в теле, чем мы можем себе вообразить.

Уголок его рта дергается: ему пришла в голову какая-то мысль.

— Знаешь, — начинает он, — у дедушки в сарае есть одна штука, которая может тебе пригодиться. Она выглядит страшновато, а лежит там с тех пор, как дед переехал в этот дом. Кажется, она была там всегда.

— И что это?

Папа на минуту задумывается.

— Может, помнишь, ты видела ее в детстве, но тебе она совсем не понравилась.

Он поднимает глаза от перьев и широко зевает.

— Бабушка его называла «Старый птиц». Спроси у дедушки, пусть он тебе покажет.

У папы начинают закрываться глаза; я придвигаю к нему поближе стакан с водой. Проваливаясь в сон, он бормочет:

— Лебеди и правда удивительные. Абсолютно волшебные.

Я беру папу за руку, ожидая, что он в миллионный раз начнет рассказывать о лебедях-кликунах. Но ошибаюсь. Он открывает глаза и смотрит на небо.

— Некоторые считают, что крылья лебедей могут ловить человеческие души, — говорит он.

Я крепче сжимаю его руку.

— О чем ты?

Кажется, от этого вопроса папа немного взбадривается.

— Существует легенда, — говорит он, поудобнее устраиваясь на подушках. — Считалось, что, если перед смертью над головой человека пролетит лебедь, он сможет поймать себе в крылья душу умирающего и отнести ее на небеса… и будет петь в это время лебединую песнь.

Папа начинает путаться в словах, но я пытаюсь снова его разбудить.

— Что значит «лебединую песнь»? — спрашиваю я. Мне не нравится, куда повернул наш разговор, не нравится то, о чем думает сейчас папа. Но он уже не может открыть глаза.