Словно птица

Я останавливаюсь под деревьями, чтобы отряхнуть волосы от воды. Они так намокли, что по лицу стекают струйки. Я поднимаю штанины, чтобы понять, сильно ли поранила ноги, и закатываю рукава. Но выглядит все не очень страшно, хотя болит сильно. Вынув из ранок застрявшие в них мелкие камешки, я снова опускаю рукава и штанины. Вытираю лицо, убедившись, что кровь больше не идет, и выбегаю под дождь.

Через один из боковых входов пробираюсь в больницу: удачное решение. И сразу вижу тележку со свежевыстиранными больничными простынями. Бегу к ней, мои кроссовки скользят по полу и громко скрипят. Я оглядываюсь и, убедившись, что никто на меня не смотрит, вытягиваю из стопки накрахмаленную, аккуратно сложенную простыню, быстро вытираю волосы и лицо, потом пытаюсь как-то промокнуть свитер. Захватив с собой простыню, поднимаюсь наверх. Сворачивая в папин коридор, все еще пытаюсь обсушить ею волосы. Вся надежда на то, что сестры не заметят, какая я грязная. Я прижимаю руку к щеке — крови уже нет.

Гарри ждет в холле, у папиного отделения, прислонившись к стене.

Я останавливаюсь и таращусь на него.

— Как ты узнал, что я сейчас приду?

— Я все видел. — Он оглядывает мою мокрую, грязную одежду. — В таком виде тебя к папе не пустят.

С этими словами Гарри направляется куда-то по коридору. Потом оборачивается и выжидательно смотрит на меня:

— Я серьезно.

Я стою в нерешительности. Мне правда очень хочется увидеть папу, нужно рассказать ему о лебеде. Но Гарри ждет меня и зовет совсем в другую сторону.

— Тебя правда не пустят. В таком виде — точно. Без вариантов. Тут все слегка помешаны на инфекциях.

Я опускаю взгляд на свои грязные руки.

— Пойдем, помогу тебе все отчистить, — говорит Гарри. — Потом сможешь вернуться.

Без особой охоты я соглашаюсь и следую за ним. Мой приятель останавливается у входа в свое отделение и смотрит через стекло внутрь.

— Давай быстро, — говорит он. — За стойкой сейчас никого. Мы успеем проскочить.

Гарри набирает код на панели и манит меня за собой. Я быстро подхожу к нему, а он подталкивает меня к двери. Полубегом мы добираемся до его палаты, и рука Гарри по-прежнему лежит у меня на спине. Мне кажется, нехорошо приходить сюда в таком виде, но вместе с тем и волнительно. Он заталкивает меня в свою палату и быстро закрывает дверь. Заглядывает под кровать, достает оттуда два полотенца, протягивает одно мне. Потом приоткрывает дверь, высовывает голову, оглядывается и уходит куда-то со вторым полотенцем. Вскоре возвращается довольный.

— Теперь никакой грязи на полу, — говорит он. — Мы спасены! Не думаю, что кто-то нас заметил, наверное, все ушли кормить малышей.

Меня пробирает дрожь. Я тру полотенцем свитер и брюки, промокаю волосы. У Гарри в палате жарко, как в печке, но почему-то от этого я дрожу еще больше. Я сжимаю челюсти, чтобы зубы перестали стучать. Подхожу к окну. Уже почти совсем стемнело, но мне кажется, я все еще могу различить лебедя там, на озере. На секунду воображаю, будто она сейчас тоже подняла голову и высматривает меня в окнах. Тут подходит Гарри с белой рубашкой, очень похожей на школьную, которая сейчас на мне.

— Надевай, — говорит он.

Я смотрю на него с удивлением:

— Я не буду надевать твою одежду.

Он сует рубашку мне в руки.

— Но она хотя бы сухая.

Гарри отворачивается от меня, залезает в кровать и натягивает одеяло на голову.

— Я не смотрю.

— Но она же твоя.

— Просто возьми и надень, ладно? Иначе папу тебе сегодня не видать. — Из-под одеяла его голос звучит глухо. — И я ведь уже говорил тебе: моя болезнь не заразна.

Но я же не об этом беспокоюсь!

Я выглядываю в маленькое окошечко у него на двери, чтобы убедиться, что сейчас в палату никто не войдет. Потом отхожу в угол палаты, не спуская глаз с кровати Гарри: хочу быть уверена, что он не подглядывает. Поспешно стаскиваю через голову мокрый свитер и расстегиваю блузку, бросаю их на пол. Просовываю руки в рукава чистой рубашки. Она восхитительно сухая! Это так же приятно, как ложиться на новое постельное белье. Холодные неповоротливые пальцы с трудом справляются с пуговицами. Рубашка мне немного великовата, но, если заправить в брюки, смотрится очень даже неплохо. И пахнет сосновыми иголками.

— Спасибо, — говорю я.

Подбираю с пола мокрую одежду, волнуясь из-за лужи, которая натекла с моих промокших вещей. Высунув голову из-под одеяла, Гарри окидывает меня взглядом, оценивая, как сидит на мне его рубашка. Я чувствую, что немного краснею, и поспешно спрашиваю:

— А что делать с этим?

— Все просто. Вышвырнуть из окна.

Гарри подходит к окну и, повозившись с щеколдой, распахивает его как можно шире — но все равно отверстие получается довольно узкое. Я смотрю вниз: там стоит мусорный контейнер, а вокруг — голый бетон.

— Сто очков, если попадешь в контейнер, — говорит Гарри.

— Но я не могу выбросить школьную форму из окна.

— А здесь нельзя держать грязную одежду. — Он смотрит на меня, приподняв брови. — Ну давай, а то зря, что ли, я взламывал этот замок на окне?

Он кивает на окно:

— Либо ты — либо одежда. Выбирай.