Слово для «леса» и «мира» одно

Он хотел было добавить: «Дайте мне пару часов, чтобы смыться», но не стал. Если его схватят на обратном пути, фарадейцы могут встревожиться и перебазировать свои ТСК. Он выключил передатчик и восстановил его настройку на прежние координаты. Выбираясь наружу по переходным мостикам в огромном коридоре, он снова прислушался к происходящему в соседнем корабле. Шахматисты встали и куда-то двигались. Роканнон ускорил шаги, потом побежал через эти пустые слабо освещенные и невесть для чего предназначенные комнаты и коридоры. Он уже начал думать, что где-то пропустил нужный поворот, когда впереди показался люк; соскочив с трапа, он из последних сил помчался вдоль длинного, бесконечно длинного корпуса корабля, потом мимо следующего, такого же бесконечно длинного, и наконец оказался в спасительной темноте леса.

Сюда, под деревья, не проникал даже лунный свет, а каждый новый вдох обжигал горло, и Роканнон перешел на шаг. Вдоль границы базы он добрался до северного края ракетодрома и, свернув на тропинку, по которой шел на базу, двинулся по ней назад; поначалу ориентироваться помогала прибывающая Хелики, а через час взошла и Фени. Уходило время, и ему начало казаться, что он никуда не движется, а шагает на месте в темноте. Если они нанесут удар по базе сейчас, то он наверняка окажется в радиусе действия ударной волны, а потом налетит и огненный шторм… При мысли о свете, который в любой момент может вспыхнуть позади и сразу уничтожить его, Роканнон похолодел от страха и ускорил шаг. Ну где же они, почему они так медлят?

К холму с раздвоенной вершиной, возле которого он оставил своего крылатого, Роканнон подошел еще затемно. Животное, которое вместо того, чтобы вволю поохотиться, просидело всю ночь на привязи, раздраженно зарычало на него. Вспомнив Кьо, Роканнон прижался к теплому боку коня и стал почесывать ему ухо.

Отдышавшись, он сел на крылатого и принялся его понукать. Довольно долго конь лежал на животе, похожий сейчас на сфинкса, и даже не думал вставать. Потом, протестующе ворча, он все-таки поднялся и безумно медленно зашагал на север. В темноте вокруг них начали проступать холмы и поля, покинутые селения и отдельные деревья, но взлетел крылатый только после того, как над восточным горизонтом разлился белый свет утренней зари. Взмыв в воздух, он отыскал попутный ветер и поплыл, словно облако, по светлеющему рассветному небу. Роканнон то и дело оборачивался назад: на западе, в низине у реки, лежал туман, повсюду царил ничем не нарушаемый покой. Он прислушался к врагам и ощутил их мысли, движения, утренние сны: и там все шло, как обычно.

Он сделал все, что мог, и был бы последним глупцом, если бы думал, что можно сделать что-то еще. Один человек против целого народа, развязавшего войну!.. Теперь ему придется вернуться в Брейгну — больше некуда. Он летел усталый и подавленный, и мысли о поражении неотступно преследовали его. Ну почему же Лига так тянет со своим ударом? А впрочем, какая разница… Нет так нет. Наверное, они там посчитали его сообщение какой-то ловушкой. А может, все гораздо проще: он неправильно запомнил координаты. Ведь одна неверная цифра может зашвырнуть сообщение в пустоту вне времени и пространства. Погиб Рахо, погиб Иот, погиб Могиен — и ради чего? Ради этого сообщения, которое ушло в никуда. А он теперь обречен провести остаток своей бесполезной жизни в изгнании — пришелец в чужом ему мире.

Но это в конце концов не так уж важно. Ведь он — только один человек. А одна человеческая судьба ничего не значит.

«Если она ничего не значит, то и все остальное тоже».

Эти слова, которые он запомнил навсегда, не давали ему покоя. Он еще раз оглянулся — словно отворачиваясь от лица Могиена, ожившего в его памяти, — и с криком вскинул искалеченную руку, пытаясь заслониться от нестерпимого белого света, от беззвучно взметнувшегося к небу с равнин у него за спиной огненного дерева.

Крылатый, перепуганный силой налетевшего ветра и раздавшимся грохотом, взревел и заметался, а потом ринулся вниз. Роканнон выбрался из седла и бросился на землю, вжимаясь в нее лицом и закрывая голову руками. Но и так он не мог отгородиться — нет, не от света, а от тьмы, от тьмы, ослепившей его разум, когда он ощутил каждой своей клеточкой мгновенную гибель тысячи людей. Смерть, смерть, смерть, снова и снова, внезапная и мгновенная смерть всех этих людей в его теле и в его мозгу. А потом — тишина.

Он поднял голову. Прислушался. И услышал тишину.

Эпилог

Подлетев на закате к Брейгне, он опустился во двор, кое-как слез с коня и застыл на месте — усталый человек с поникшей седой головой. Около него тут же собрались все золотоволосые обитатели замка и засыпали его вопросами: что за гигантский огонь вспыхнул утром на юге, и правда ли то, что сказали гонцы с равнины, — что Пришельцы уничтожены… Они спрашивали так, словно считали, что именно он и должен все это знать. Он стал искать взглядом среди них Ганье. Увидев ее лицо, он снова обрел дар речи и, запинаясь, сказал: