Но что продолжает задевать, это верные догадки, раскиданные там и здесь. Западная лингвистическая наука обречена на увядание, поскольку не выходит за пределы формы, фонетики на простор семантики. Имя привязывают к предмету не за его форму, а за его функцию. Не было никакого языкового дерева, а шли бесчисленные скрещивания (Пизани). Языковое мышление меняется из века в век, и современные европейские языки представляют в этом смысле что-то очень отличное уже от так называемых древних, которые Марр причислил бы скорее к новейшим.
И всё это делалось человеком неистощимой, лошадиной силы и огромной памяти, не отягощенным веригами европейской дисциплины.
Жак Деррида
Очень уже широкий теперь след Жака Деррида в разливе философской публицистики всё более заметен и у нас, особенно после пяти плотных дней его московских семинаров ранней весной 1990-го года. Отныне Вы ответственны за многое из того, что происходит в нашей интеллектуальной туманности, писал я ему недавно; и только что узнал, что свою книгу «Positions», которую он хочет видеть первой вышедшей по-русски, он мог бы дополнить диалогом с кем-то из нашей страны.
Не знаю, что он, всегда внимательный к переводам своих вещей, сказал бы о вольной и талантливой русской версии его брошюры, вышедшей в 1987-м в парижском издательстве «Женщины» под непереводимым заглавием «Feu la cendre». Знаю точно, что не угадал тот, кто вообразил что Жаком Деррида открывается свобода словарной и синтаксической ворожбы. Даже усталый Деррида в Москве, где мне не надоедало слышать каждое его слово, показывал долгожданное, для всех присутствовавших пока недостижимое мастерство отчетливой мысли. Всё говоримое взвешивалось. На каких весах?
Мы привыкли, что мыслитель нам объявит свою тему. Ницше: воля к власти. Мартин Бубер: Я и Ты. Эмманюэль Левинас: Другой и его Лицо. Деррида не объявил. От книги к книге у него тянется обдуманная взвешенность.
Деррида принадлежит не к школе, но к следу Хайдеггера. Он освоился в его наследстве. Хайдеггеровская онтологическая разница, ontologische Differenz, перепад между бытием (озарением) и сущим (предметом), казалось бы предполагает порог: здесь одно, там другое, не так ли? Деррида вслушивается в вещь и в ее имя, différence. В его корне латинское fero, несу; по-русски мы тоже говорим что разные вещи разнесены, например под разные рубрики. Деррида слышит в имени существительном глагол, разнесение продолжающееся и неостановимое. Такое, что не обязательно иметь пару, чтобы фиксировать противоположность. Всякое одно, любая черточка, можно сказать, идет в разнос. Почему во французском словаре под différence только различие, разность, дифферент (разница в осадке судна носом и кормой)? Словарь рассудочно фиксирует статику, когда по сути дела ничто на наших глазах не равно себе, всё беременно другим. Неужели европейский разум настолько любит схему, что успокаивается, прочертив ее? Деррида рискует на дерзкую выходку из тех, что сделали его неугодным для академического истеблишмента. Он пишет слово не как оно пишется, а как произносится, différance; глагол так проглядывает яснее. Пусть читатель услышит через непроизносимую букву то, что надо было сделать над собой операцию, чтобы не слышать: что всё несет; всё идет в разнос раньше чем мы начинаем проводить наши различения.
Нельзя то же прочесть у Хайдеггера? Можно; и еще больше того. Деррида свою задолженность мало скрывает. «Ничего из того, что я пытаюсь сделать, не было бы возможно без откровения хайдеггеровских вопрошаний» (Positions, p. 18). Разворошить в хайдеггеровском Ereignis, событии подарок огня – это главное и во внутреннем диалоге с услышанным в полусне названием «Feu la cendre». Раньше мысли, раньше экзистенции был подарок события. Деррида прав: и в слове