Слово и событие. Писатель и литература

Человеческие судьбы – в хаотическом состоянии. Платон взывает – стремитесь к нему. Но это заповедь и мечта философа. А в действительности… «Вы, эллины, как наивные дети. Вы забываете всё, ничего не помните [вспомним: у детей ненормальная память, она развертывается не во времени]… у вас не история, у вас сумбур… Послушайте, я расскажу вам об Атлантиде».

Такая близорукость не от глупости: так и должно быть при наличии царства идей и при воплощенности идей в быту – идеи управляют всем, но человек не может свободно следовать им… Словом, идеальность не спасает от хаоса в государстве. Но описать историческую жизнь с точки зрения торжества идей – они не могут. Там есть что-то выше чем идея. С одной стороны, всё оформлено – тело, государство, – а на самом деле мир полон катастроф. Выхода в истории нет, только утопия.

2002

Герменевтика [149]

Толкование ставит проблемы не только по содержанию из-за неизбежной разности мнений, но и по факту: не все согласны, что оно в принципе должно быть. Вильгельм Дильтей доказывает необходимость герменевтики[150]. Близкий к нему русский мыслитель видит в ней необязательность и прямое зло.

Кому какую пользу сделало толкование священ, предания? Открыло оно сердца людей? Нет. Нищие духом спасаются и творят дела без толкования. А сделало ли вред? Неисчислимый. Соблазны. Распри. Злоба. Убийства. Да и где велено толковать? Нигде. Везде указано быть, как дети. И то, что скрыто от мудрых, открыто детям и нищим духом.[151]

Что касается слова, то наоборот, в отличие от наших соображений о нем в слове самом по себе мы не видим проблемы. Это, возможно, потому, что слово неким образом всегда уже есть. То, что слово кому-то часто не удается, только подтверждает прочность его статуса: оно, отсутствующее, задает эталон и там, где еще не найдено. В противоположность этому толкование, как мы сказали, должно оправдать себя. Если толкование не получилось, уверенности, что оно всё равно есть, нет. Даже самое безошибочное никогда еще не окончательно. Слово само по себе не нуждается в оправдании. В нем самом есть черты спасенности. Слово обеспечено такой вещью как слава.

Слава это свет. Чтобы получить базу под нашим разговором, можно на формальном уровне принять исходность света в бытии, не вдаваясь в трактовку этого тезиса в истории мысли или в областях знания. Поскольку многие по разным причинам согласятся с первичностью света, не обязательно нужно будет ее обосновывать. Бытие опять же формально можно пока принять равным жизни. Если даже это равенство не сразу ясно, уточняя и расширяя понятие бытия и жизни равенство мы получим. Мартин Хайдеггер между 1923-м и 1924-м годами плавно перешел от жизни в смысле Дильтея и Гуссерля к бытию в совершенно том же значении. Если оба тезиса не будут приняты, на них можно не настаивать. У нас настолько разные позиции, что надо идти наощупь чтобы никого не раздражить. Достаточно тогда будет обратить внимание на опыт зрения, глаз в биологии, зоологии, этологии. Живое, движущееся, т. е. историческое в широком смысле (восстанавливая античное понимание движения и объединяя естественную историю с человеческой) исходно нацелено на увидение и показ.

Если этот тезис тоже не будет принят, можно и его оставить. Принципиально важно все-таки, и на чем придется настаивать, – это что в честной феноменологии невозможно заглянуть за то, что видно. Слово имеет свое основание в виде в широком смысле того, что видно, и самой видности. Надо учесть значение видно как вводного слова со значением оказывается. Сделаем сразу и следующий шаг: видно прежде всего то, что мы имеем в виду, перспективой чего мы захвачены как обещанием жизни, успеха, спасения, славы.