Вот стихотворение, помеченное январем 1883-го года:Мы спорили долго – до слез напряженья…Мы были все в сборе и были одни;А тяжкие думы, тоска и сомненьяИзмучили всех нас в последние дни…Здесь, в нашем кругу, на свободное словоНикто самовластно цепей не ковал,И слово лилось, и звучало сурово,И каждый из нас, говоря, отдыхал…Но странно: – собратья по общим стремленьямИ спутники в трудном житейском пути, –С каким недоверьем, с каким озлобленьемДруг в друге врага мы старались найти!Не то же ли чувство нас всех согревало –Любовь без завета к отчизне родной –Не то же ли солнце надежды сиялоНам в жизни, окутанной душною мглой?..Печально ты нашему спору внимала…Порою, когда я смотрел на тебя,Казалось мне, будто за нас ты страдала,И что-то сказать нам рвалася любя;Ночь мчалась… за белым окном разгоралсяРассвет… Умирала звезда за звездой…Свет лампы, мерцая, краснел и сливалсяС торжественным блеском зари золотой, –И молча тогда подошла ты к рояли,Коснулась задумчиво клавиш немых,И страстная песня любви и печали,Звеня, из-под рук полилася твоих…Что было в той песне твоей, прозвучавшейУпреком и грустью над нашим кружкомИ сердце мое горячо взволновавшейИ чистой любовью, и жгучим стыдом, –Не знаю… Бессонная ночь ли сказалась,Больные ли нервы играли во мне –Но грудь от скопившихся слез подымалась,Минута – и хлынули страстно оне…Как будто бы кто-то глубоко-правдивыйВошел к нам, озлобленным, жалким, больным,И стал говорить – и воскресший, счастливыйКружок наш в восторге замолк перед ним.Поддельные стоны, крикливые фразы,Тщеславье, звучавшее в наших речах, –Всё то, что дыханьем незримой заразыЖизнь сеет во всех, даже в лучших сердцах,Всё стихло – и только одно лишь желанье,Один лишь порыв запылал в нас огнем –Отдаться на крест, на позор, на страданье,Но только бы дрогнула полночь кругом!..О друг мой, нам звуки твои показалиВсю ложь в нас, до них – незаметную нам,И крепче друг другу мы руки пожали,С зарей возвращаясь к обычным трудам.
Трезвая внимательность забегала вперед и торопилась развенчать для Надсона всякую реальность; это смерть стучалась; а по молодости лет он был идеалист и романтик. Вот как комментирует он литературный успех, пришедший к нему в конце 1882-го года: